Барсук с нашего двора

— Веселитесь, братцы, да знайте меру! Пусть её спит, бедная старушка, — сказал лесник, разливая настойку. И с этого момента мы молча сидели перед немым экраном телевизора. Там серьёзные люди вели серьёзные дебаты на самые серьёзные темы, но мы ничегошеньки не слышали, не желая тревожить покой болящей соседки.

На другое утро Михейскорняжкин сидел в тени олеандра — озабоченный, погружённый в раздумья.

— Выходит, милейший сосед, ваша матушка захворала, — сочувственно произнёс я вместо приветствия и придал лицу подобающее выражение.

— С чего вы это взяли?

— Хм… то есть… воробьи начирикали, — отшутился я.

— Собеседников, знаете ли, тоже надо выбирать умеючи, — назидательно изрёк барсук. — А воробьям кто ж верит на слово! Матушка моя, да будет вам известно, благодаря систематической ежедневной гимнастике отличается отменным здоровьем. И это несмотря на свой преклонный возраст.

— Очень рад слышать, — смущённо ответил я. — Тогда позвольте полюбопытствовать, уважаемый сосед, что вас угнетает. Вид у вас измученный и, я бы даже сказал, подавленный.

— Да, что уж тут говорить, забот-хлопот хватает с избытком. Видите ли, судьба свела меня с Бродячим Барсуком… Вам ведь эта порода известна?

— Знаю понаслышке, даже читал кое-что, но так, чтобы лично…

— Ходит-бродит, как душа неприкаянная, места себе не находит. Не барсук, а шатун какой-то. Мягко говоря, скиталец.

— Скиталец, говорите?

— Вот именно. Нет чтобы дома сидеть, а он скитается по белому свету. Где приткнулся, там ему и дом.

— Ах, какое весёлое, разнообразное житьё!

— Верно подмечено. вообще-то бродячие барсуки — все весельчаки как на подбор, — с тоской проговорил мой сосед. — Вот только тот бродяжка, что у меня на постой временно определился, к сожалению, совсем другого склада. Такой, знаете ли, хмурый, угрюмый, бирюк бирюком.

— Может, у него хворь какая?

— Барсуки редко хворают. А бродячие особенно выносливы. Нет, мой гость завзятый пессимист, и тут уж ничего не поделаешь.

— Ну, эта беда невелика.

— Ох, не скажите! Мой знакомец попросту невыносим. В каждом углу ему гнетущий мрак мерещится. Конечно, у каждого из нас бывают причины для огорчений, но ведь не на каждом же шагу. А этому достаточно прознать, что по соседству бузинной настойкой балуются, и он тотчас впадает в уныние. Славный малый, незлобивый, очень я ему сочувствую и, как говорится, испытываю к нему патию.

— Что-что?

— Патию. Вот только никак не могу определить, какую именно: то ли симпатию, то ли антипатию.

— Главное, что относитесь к нему неравнодушно.

— Может, и так, но ведь делу это не поможет.

— А нельзя ли как-нибудь устроить, чтобы этот Бродячий Барсук увидел мир в менее мрачном свете?

— Все трое суток, пока он у меня гостит, я пытаюсь открыть перед ним светлые стороны жизни и поддержать в его неустойчивой душе равновесие. Вот ведь и вчера, когда у вас были гости, я лишь потому решился вас побеспокоить, что бродяжка всё без сна ворочался и, как я ни пытался его развеселить, не мог глаз сомкнуть.

— Как вы пытаетесь поднять ему настроение?

— Уж как я только не пытался!.. Повёл его в Парк увеселений. Покатались мы на карусели, и стоило ему только слезть с лошадки, он и говорит с обеспокоенным видом: «Ох, не к добру этот смех да веселье!» Купил ему сахарную вату, липкая, сладкая — прямо объедение. Лизнул он с охоткою, а потом опять в тоску впал: не всё, говорит, коту масленица… Встретилась нам коза прыгучая…

Сперва я подумал было, что издёрганный причудами гостя бедняга Михейскорняжкин стал заговариваться, но он тотчас пояснил:

— Это аттракцион такой, вроде силомера: чем сильнее козу толкнёшь, тем выше она взлетит по горному склону. Однако бродяжка слабаком оказался, козочка едва с места стронулась. Тут уж он совсем расстроился, насилу я его до дома доволок. Зато когда мимо киоска с разной мелочью проходили, меня вдруг осенило. Я возьми да купи ему розовые очки. Вроде пустяк, но принёс хотя бы временное облегчение. Нацепил барсук розовые очочки, да как расхохочется: шкура, говорит, у тебя розовая, а глаза красные, ха-ха-ха! Но к ночи-то очки пришлось снять, и гость мой опечалился пуще прежнего: голова поникла, морда кислая, глаза бы, говорит, мои на тебя не глядели, скукотища серая! На другой день повёз его на экскурсию к излучине Дуная. Гуляли, бродили, и он ничего, молодцом держался, покуда мы не подошли к развилке, а там два дорожных указателя: «Большая Молния» и «Малая Молния». Я ему втолковываю, что это-де самые живописные места во всей Дунайской излучине, а он застыл как вкопанный и знай своё твердит: вижу-вижу, мол, порядочному барсуку, ежели бродячим уродился, некуда податься. Малая молния тебя поразит или же большая шандарахнет — какая разница!

— Кошмар! — сочувственно вздохнул я.

— Несносный тип! — кивнул Михейскорняжкин и вздрогнул: — Тс-с, он идёт!