Барсук

Анника проснулась от того, что тело было напряжено как струна. Она повернулась, чтобы потеребить Мартина. Ладонь упала на его сторону кровати. Анника одна. Она поморгала немного, силясь вспомнить, как попала в кровать. Сон и вино стерли все, что случилось вчера. Сейчас воспоминания окатили ее холодным дождем. Она попросила Мартина уйти. Тот плакал и умолял ее позволить ему остаться. Она молчала. Она избегала его взгляда и ждала, пока он тоже не замолчит.

Пока, наконец, он не выполнил ее желание и не ушел.

После того как он захлопнул дверь, воспоминания становились размытыми и неясными. Она вспомнила, что выпила больше вина, чем надо было. Голова пульсировала, а выпитое напоминало ей о себе резкой болью. Анника медленно выпуталась из влажного постельного белья и села на край кровати. За окном по газону прыгали две сороки. Во рту пересохло, и ее преследовал привкус сырого лука. Зрение не поспевало за движениями, как на старой цифровой камере. Задержка была недостаточной, чтобы вызвать рвоту, но ее хватало для усиления головокружения, так что двигаться приходилось медленно и осторожно.

Она побрела в ванную. Мышцы протестовали и болели, как после тяжелой тренировки. Пальцы покрыты мелкими ранками, а ногти сломаны. Она несколько минут смотрела на свои руки, не понимая, как так могло получиться, а потом зашла в душ. Горячая вода хлынула на нее, придавая коже на плечах ярко-красный оттенок.

Закончив с душем, она пошла в сторону кухни, чтобы съесть что-нибудь. Она заглянула на лестницу вниз, в подвальный этаж. Пульс зачастил, когда она заметила продольную трещину прямо над перилами — на стене около лестницы. Чуть ниже она расщеплялась на две, словно застывшая в бетоне молния. Обои вокруг трещины порвались и загнулись, так что напоминали кожу вокруг открытой раны. Там лежали большие комки штукатурки и сине-серого бетона, отвалившегося от стены и застрявшего на лестнице.

Анника сделала пару шагов вниз. Голые после душа ступни оставляли мгновенно исчезавшие влажные следы. Она ощущала под ногами остатки штукатурки, похожие на гравий.

Она провела рукой по трещине. Неровная поверхность цеплялась за кончики пальцев, будто хотела удержать ее. Пульс учащался с каждым шагом вниз. Спустившись по лестнице, Анника остановилась, разглядывая комнату отдыха. От увиденного у нее перехватило дыхание. Письменный стол Мартина был перевернут, а его мониторы лежали разбитыми вдребезги на каменном полу. Диван стоял криво, а подушки валялись на полу, ткань приобрела серый оттенок от пыли. Обои висели лохмотьями в том месте, где кто-то пытался оторвать их от стены. Куски обоев лежали горками на полу. Стены под ними были все в трещинах, ямах и дырах. Одно из окон на задний двор треснуло, но не разбилось. У камина лежал лом, а рядом с ним — осколки стекла от раскрытой каминной дверцы.

Анника снова взглянула на свои руки. Они дрожали. «Я все это натворила?» Она закрыла глаза, пытаясь вспомнить, но вино стерло события ночи. По коже поползли мурашки, когда ей показалось, что она начала припоминать не дававший ей спать и леденящий кровь скрежет. В оцепенении она неловко поднялась и зашла в кухню. Солнце достигло зенита, но все равно едва виднелось из-за крыш. Сороки все еще прыгали перед домом. Их тени длинными полосами падали на влажную траву.

«Я найду тебя, сволочь такая», — сказала она про себя. Кровь кипела от ярости. По крайней мере, она ему покажет, сделает с ним днем то же, что он сделал с ней ночью.

Она переоделась в джинсы и теплый свитер и принялась за работу. Она вытащила из сарая все возможные лопаты, вилы и тяпки и начала разрывать землю вокруг дома. Глинистая почва плохо поддавалась, была набита ветками и корнями кустов, которые Апельгрен оставил расти прямо у фасада. Мышцы болели от напряжения, ладони ныли и горели от жестких деревянных рукояток. Все же ей доставляло удовольствие вырывать землю большими комками. Чем больше она копала, тем лучше себя чувствовала.

Каждый взмах лопатой приносил эйфорию. Земля становилась тем чернее, чем глубже она продвигалась, пока не приобретала такую плотность, что у Анники не хватало сил ее поднять. Тогда она начинала копать в другом месте, снова и снова. Вокруг нее пахло грязью, она перепачкала одежду, руки и лицо. Комья земли застревали в волосах, и после себя она оставляла кучи почвы, будто извлеченные из больших мышиных нор. Когда в конце концов силы оставили ее, она села на край одной из своих ям и неотрывно наблюдала за фасадом дома, пока за соседскими домами не исчез последний солнечный свет. Дыхание вырывалось облачками пара, пока Анника переводила дух. Она находилась у короткой стены, снаружи от спальни. Подвальная стена была оголена примерно на полметра в глубину. По стене вверх проползла уховертка.

Тут Аннику осенило. «Здесь не должно быть подвальной стены». Ведь спальню пристроили позже. По крайней мере, так говорила адвокатша Сивертс. Здесь она должна была увидеть лишь землю под фундаментом. А она смотрела на стену из запачканного глиной бетона. Почему? Как это возможно?