Барраяр

Корделия вошла в их общую спальню. Муж сидел на краю кровати и резкими, злыми движениями стаскивал с себя китель и сапоги. Он поднял глаза. Они уставились друг другу в лицо. Корделия открыла огонь первой, подумав: «Через это придется пройти».

— То, что ты заявил Ку в лицо, просто ни в какие ворота не лезет!

— Значит, я вхожу и вижу, как моя жена… милуется с одним из моих же офицеров, и, по-твоему, я должен был завести вежливый разговор о погоде? — огрызнулся он в ответ.

— Ты знаешь, что ничего подобного там не происходило.

— Прелестно. А если бы вошел не я? Например, один из дежурных охранников, или мой отец? Как бы ты объяснялась тогда? Ты знаешь, что они думают про бетанцев. За это бы ухватились, и слухам не было бы конца. Представляю, с какой издевкой мне бы вскоре пересказали эту историю. Мои политические враги все до единого мечтают обнаружить у меня слабое место и ухватиться за него. Они были бы просто счастливы.

— С чего это вдруг мы заговорили о твоей чертовой политике? Я говорю о друге. Сомневаюсь, что ты мог бы найти слова обиднее для Ку, на тебя целая толпа специалистов работала. Это гадко, Эйрел! Что с тобой такое творится?

— Не знаю. — Он сник и устало потер лицо. — Это все проклятая работа, наверное. Я не хотел на тебя выливать всю эту дрянь.

Корделия подозревала, что большего признания в неправоте ей от Форкосигана не дождаться, и кивком приняла извинение. Гнев ее улетучился. Теперь она поняла, чем гнев был так хорош — оставшаяся после него пустота снова наполнилась страхами.

— Ну да… хочешь, чтобы в одно не-прекрасное утро тебе пришлось выламывать дверь в его комнату?

Форкосиган нахмурился, замер. — У тебя… есть какие-то причины считать, что он думает о самоубийстве? Мне он показался вполне довольным жизнью.

— Тебе — да. — Корделия сделала секундную паузу, подчеркивая свои слова. — А мне кажется, ему до самоубийства вот столько осталось. — Она развела на пару миллиметров большой и указательный пальцы. На указательном до сих пор оставалось пятнышко крови, приковывающее ее взгляд. — Он решил поиграться с этой чертовой тростью-шпагой. Зачем я только ему ее подарила! Я не вынесу, если бы он этим клинком себе горло перережет. А, похоже, именно это и было у него на уме.

— Ох. — Форкосиган вдруг как-то съежился, без сверкающего великолепия своего военного кителя и без переполняющей его ярости. Он протянул Корделии руки, она приняла их и села рядом.

— Так что если в твоей тупой башке появляются картинки, как мы трое играем пьесу о короле Артуре, Ланселоте и Джиневре, забудь. Не выйдет.

Форкосиган издал смешок. — Боюсь, мои фантазии были более домашними и куда более мерзкими. Просто старый кошмар.

— Ага, я… понимаю, отчего ты был на таком взводе. — «Не реет ли над Эйрелом призрак первой жены, дыша в ухо холодом смерти, как порой навещал ее саму призрак Форратьера?» Вид у него был — краше в гроб кладут. — Но я же Корделия, не забыл? А не кто-то другой.

Он прижался лбом к ее лбу. — Прости меня, мой милый капитан. Я просто уродливый напуганный старик, и с каждым днем делаюсь все старше, все уродливее и все большим параноиком.

— И ты туда же? — Она покоилась в его объятиях. — Хотя насчет старого и уродливого можешь вычеркнуть. Тупоумие не сказалось на твоей внешности.

— Ну, спасибо! Уж надеюсь.

Она порадовалась, что сумела его хоть капельку развеселить. — Это все работа, да? — спросила она. — Можешь ты о ней говорить?

Эйрел сжал губы. — Только по секрету — хотя тебе можно доверить все, что угодно, сам не знаю, с чего я вздумал это уточнять… Похоже, у нас на пороге очередная война, еще до конца года. А мы совершенно не оправились после Эскобара.

— Что? Я думала, военная партия в коллапсе.

— Наша — да. А вот цетагандийская — по-прежнему в строю. Разведка говорит, что они планировали использовать политический хаос, которой мог воцариться после смерти Эзара, чтобы под его прикрытием двинуть войска на спорные скачковые точки. Но вместо этого им пришлось иметь дело со мной и… ну стабильностью это назвать тоже трудно. Динамическое равновесие, в лучшем случае. Но не того рода разруха, на какую они рассчитывали. Отсюда и случай с акустической гранатой. Негри с Иллианом процентов на семьдесят уверены, что это цетагандийская работа.

— Они… предпримут еще одну попытку?

— Почти наверняка. А Генштаб единодушен: со мною или без меня, но цетагандийцы до конца года устроят пробу сил. И если мы окажемся слабы — они будут продвигаться дальше и дальше до тех пор, пока их не остановят.

— Неудивительно, что ты так… погружен в свои мысли.

— Вот как это вежливо называется? Но, увы. Про цетагандийцев я не вчера узнал. Кое-что новое произошло сегодня, после сессии Совета. У меня была приватная аудиенция. Граф Форхалас пришел просить меня о милости.

— Я думала, ты будешь только рад оказать услугу брату Ральфа Форхаласа. Это не так?

Он безрадостно покачал головой. — Младший сын графа — вспыльчивый юный идиот восемнадцати лет, которого надо было давно отправить в военное училище… припоминаю, ты же встречалась с ним на заседании Совета, где меня утверждали?