Младшая очнулась от сна и сразу поняла, что ничего не изменилось к лучшему. Напротив, стало еще страшнее. Корпус самолета заметно подрагивал, снаружи разыгралась буря. Белые буруны свободно врывались в раскуроченное нутро лайнера, в проходе намело сугробы, одежда стояла колом и совершенно не грела. Кто-то снова безуспешно пытался развести в хвосте костер, тратили последние спички, но вместо огня взлетали лишь хлопья черной сажи. Люди сплелись в тесный клубок, от совместного дыхания на потолке образовались сосульки. Ребенок, доселе плакавший беспрерывно, вдруг умолк. Парень со сломанными ногами принялся читать молитвы, ему вторила индианка в пончо. У Анки возникло стойкое ощущение, что все ждут от нее каких-то действий. По всей логике, так и должно было происходить. Если это ее сон, значит, и действовать во сне должна именно она.
Люди тряслись и смотрели на нее. Две дюжины блестящих глаз, жадных, голодных, ввалившихся.
Младшая поднялась с третьего раза. Лодыжка распухла, дышалось с трудом, ранки на затылке и руке не желали заживать. Кисть правой руки раздулась, ее словно кололи иголочки, чувствительность упорно не возвращалась. Анка выглянула наружу. Метель стихала, снова сияло солнце. Вмерзшие в лед трупы превратились в темные горки. Анка насчитала три горки: остальных успели скинуть вчера. Она хорошо помнила, кто лежит с краю. С краю ничего не изменилось. Две кучки, припорошенные снегом, — это ее брат и ее парень. Почему-то скинули других, а их оставили. Младшая даже разозлилась. Она боялась себе признаться, что втайне желала увидеть ровный ледяной панцирь. Почему же их не скинули? И почему она не слышала, когда вчера их таскали?
Или позавчера?
Она присела на корточки, зачерпнула снега и положила себе под язык. Снег растворялся, превращаясь в удивительно вкусную, ломящую челюсти, воду. Вчера или позавчера? Анка уже не могла утверждать на сто процентов, что прошли только одни сутки. Ей смутно припоминалось, как мужчины сталкивали с ледника погибших. Потом, вроде бы, выбирали дежурных, которым поручалось влезть на хвост и караулить пролетающие самолеты. Потом...
Да, точно, она провела тут, как минимум, два дня. Или три. Снег растаял во рту, и сразу заныли челюсти. Там, где качались сломанные зубы, непрерывно сочилась кровь. Нижняя десна распухла, изнутри в щеке не закрывалась ранка, превращаясь постепенно в язву. Младшая ощупала себя, локти, плечи, колени. Так и есть, она стремительно худела. Еще немного, и кожа прилипнет к костям.
Очень плохо, когда теряешь чувство времени, но еще хуже, когда становится все равно. Анка проглотила снег и поморщилась от острой рези в желудке. Чудовищно хотелось есть. Если быть точной, не есть, а жрать. Безучастное солнце палило прямо в темечко, снег слепил, а от оглушительной тишины хотелось завопить. Младшая намеревалась совершить небольшой моцион, чтобы согреться, но сил хватило только вернуться в самолет. Она была вынуждена признаться себе, что очень сильно ослабла. Наверное, из-за разряженного воздуха. Люди сцепились плотной массой, накидав на себя все, что смогли найти, и глядели на нее безумными глазами.
«Надо бежать... надо костер... я умру, все мы умрем...»
Больше связных мыслей не родилось. Младшая по инерции поплелась назад, намереваясь забраться в самый центр лежбища. Однако напротив кухни ее что-то остановило. Анка отдернула шторку. За шторкой хромом и никелем блистали надраенные поверхности. Здесь почти ничего не пострадало, кроме иллюминатора. Стекло треснуло, но не выпало. Несколько мелочей слетели от удара на ворсистый пол — крышечка от бутылки, стопка салфеток, штопор. Анка несмело подергала ящики буфета, на ручках остались розовые отпечатки ее окровавленных пальцев. Потом до нее дошло, что никто не ворвется сюда с окриком. Младшая принялась дергать ручки шкафов, одну за другой. Некоторые открывались, оттуда выпадала туалетная бумага и груды гигиенических пакетов. Как назло, ни конфетки, ни единой упаковки сухого питания. Очевидно, на этом рейсе кормить не собирались.
«Я помру с голода, как другие. Тетечка Берта, за что же вы меня сюда запихали?»
Жрать. Хоть что-нибудь, тогда удастся согреться. Любое съедобное. Кажется, ей сейчас и пересохшая китайская лапша показалась бы вкуснее черной икры. Хоть что-нибудь. Но ни в шкафах, ни в тележках не завалялось даже маковой росинки. Воды снаружи было сколько угодно. Пожалуй, воды тут хватило бы, чтобы снабжать небольшой город.
Оставался последний ящик, который она не пыталась открыть. Чтобы до него дотянуться, пришлось бы влезть с ногами на буфетный столик. Наверняка, туда уже заглядывали! Не имело ни малейшего смысла шариться там, где до нее покопались десять человек. Младшая повернулась к выходу, но так и не ушла. Чему-то она все-таки научилась у фэйри. Если тебе внезапно и совершенно необъяснимо понадобилось сойти с тропинки, чтобы заглянуть в дупло, сделай это, не сомневаясь. Отдайся своему первому желанию, око самое верное.