Барон в юбке

Подслеповато щурясь (у него, сидящего четвертый месяц взаперти при постоянном недоедании, стремительно развивалась куриная слепота из-за сильного авитаминоза) он спросил тихим, но все еще очень внятным голосом:

– Что случилось, дитя?

Шмыгнув носом, тощий, чумазый мальчонка лет шести утерся рукавом короткой рубахи-распашонки, еле прикрывающей вздувшееся от голода пузико:

– Мамка рожает, Лан Доктор.

– Рожает? Ну что же – веди. – С натугой подняв свое, уже практически невесомое от постоянного недоедания, тело на ноги, старик отечески властным мановением руки усадил рванувшегося было помочь ему подняться изможденного юношу, одним безмолвным жестом приказав тому усесться обратно.

Получив приказ от господина оставаться на месте, парень, в облике которого сквозь следы частых жестоких побоев явно проступали черты расы гуллей, бессильно сполз по стене вниз, упав на хозяйскую циновку. Похоже, этот рывок окончательно лишил его сил.

Пошатываясь, словно слабый огонек свечи на ветру, Лан Доктор тем временем медленно брел в темноту, следом за своим маленьким провожатым, с трудом ориентируясь на чуть белеющую впереди рубашонку.

Шлепая босыми ногами по глинобитному полу пещеры, когда-то служившей зимним хлевом для овец, а теперь превращенной в барак для пленников, пацаненок, в тусклом свете еле теплящегося под потолком пещеры масляного светильника напоминавший скорее очумевшего, извалянного в мякине овинника, чем человеческое дитя, умело лавировал между сбившимися, в поисках тепла, в кучки, узников.

Сверкая на ходу в дрожащих отсветах редких каганцов тощими, исколотыми об острые соломенные остяки подстилки голыми ягодицами, парнишка уверено тянул с трудом поспевающего за ним доктора в дальний угол пещеры. Там стараниями старика-доктора, чей авторитет был среди узников непререкаем, была устроена своеобразная теплушка для детей, больных и беременных женщин.

Отодвинув самодельный полог, образованный все теми же плетеными из соломы циновками, старик шагнул внутрь. Ему в лицо пахнуло влажным и вонючим, словно из давно не проветриваемого хлева, теплом и затхлостью.

Овечий навоз, по совету доктора с наступлением холодов стянутый в глухой отросток основного грота со всей пещеры, под толстым слоем соломенной трухи теперь потихоньку перегнивал, выделяя массу тепла, которого вполне хватало для согревания до более-менее приемлемой температуры в этом маленьком пещерном отнорке.

Вдоль стены, сгрудившись в тесную кучку и зарывшись в солому, дабы было теплее, сидели дети.

Плотная стайка нахохлившихся, словно воробьи в морозный день, ребятишек, на миг разомкнулась, впустив в круг вновь прибывшего, и обратно сомкнулась.

Уже слегка свыкшийся с плохой освещенностью взгляд старика успел заметить, как покрывшегося от холода мурашками товарища старательно отогревают с трех сторон сразу несколько детей, щедро делясь с ним своим теплом. Еще кто-то, отбежав в сторонку, сгребает охапку мякины, и, тщательно присыпав всю кучу-малу, мостится обратно, на свое место.

В углу грота – импровизированное ‘родильное отделение’ – на груде наваленных в кучу тряпок, мокрых от пота и отошедших вод, надрывно, со всхлипами сипит роженица.

Сил кричать у нее уже нет. Вокруг хлопочут ее товарки, сами больше похожие на иссохшие тени, чем на женщин.

Нарождение новой жизни и смерть тесно сплелись здесь между сбой в противоестественном экстазе посреди темноты, грязи и вони подземной овчарни.

В воздухе, смешиваясь с кислым запахом гниющей подстилки, фекалий, коптящего чада масляного каганца и вони давно немытых тел, отчетливо давящим диссонансом вклинивается запах приближающейся смерти.

Среди присутствующих только старик-доктор, да матриарх пещеры – колченогая бабка Прысля – древняя развалина, неким чудом оказавшаяся наиболее приспособленной к лишениям, выпавшим на их долю, как люди, причастные к Миру Духов, могли слышать это. Вместо гула весеннего леса – дара Бреголиссы, знаменующего появление новой жизни – леденящее дыхание смерти и шуршащий шелест шагов мараккашей по соломенной трухе…

Понимающе переглянувшись со старухой, Доктор, осенив себя Святым Кругом, тяжело вздохнул, и, вопреки всему, все еще надеясь на чудо, склонился над родильным ложем.

Женщины, столпившиеся вокруг, смотрели за их действиями с нескрываемым благоговением. В их глазах сияла твердая вера в то, что если за дело взялся Доктор, – все будет хорошо.

Чуда не произошло. Оно и не могло произойти, не смотря на то, что роды принимал прославленный на всю Империю врач – профессор медицины и почетный член академии наук при Преворийском Университете. Попавший в это злосчастное место по высосанному из пальца безвестным начальником таможенного поста подозрению в шпионаже в пользу гуллей, Доктор, не мог помочь ничем.

Ребенок родился мертвым, убив своим появлением на свет и мать.

Спустя три часа, двое мужчин, еще сохранившие в себе частицу сил, бережно выволокли к забранному толстой дубовой калиткой выходу из пещеры тело умершей. Следом за ними осторожно ступал и незадавшийся акушер, неся в руках маленький безмолвный сверток.