Его никто не стал дожидаться, поскольку то, что он творил обычно со своими жертвами, способно было даже у видавших виды Бешеных надолго отбить аппетит, а у непривычных-длительный приступ рвоты.
Долю секунды Кровопийца смотрел на происходящее, после чего, направил копье на смутно, еле видимую сквозь павшую на глаза багровую пелену бешенства фигуру, возвышавшуюся посреди поляны. Со звериным ревом, вторящим обиженному крику до крови пришпоренного жеребца, Кровопийца ринулся в атаку.
За миг до того, как окровавленная дубина Лесного Хозяина, мгновенно обернувшегося навстречу новой опасности, вышибла, смахнув, словно мошку мухобойкой, атакующего гулля из седла, в защищенную лишь медвежьей шкурой широкую грудь Молчуна вонзилась черная, снабженная на конце густым пучком отрезанных женских волос, пика. Из горла Гримли вырвался первый за все прошедшее время звук – тихий, еле слышимый стон.
Из-за ветвей за происшедшим наблюдал ретировавшийся самым первым с поляны Карочи-Магой.
Трясущимися от ужаса руками, он с трудом сдерживал порывающегося броситься следом за остальными беглецами коня. Пытаясь намеренно чуть задержаться, чтобы сохранить лицо перед своими воинами, он смотрел на отчаянную атаку, предпринятую лучшим из воинов его покойного сына.
Лишь слегка пошатнувшийся от пронзившей грудь пики, демон одним взмахом дубины пришиб вяло шевелившегося на земле, врага, оглушенного ударом, злобно взревел, и, выдернув копье из своего тела, обернулся, безошибочно направив свой взгляд в сторону схоронившегося среди ветвей сотника. Мочевой пузырь старого Карочи не выдержал тяжелого, пронизывающего душу насквозь, взгляда демона – хлюпая в седле обгаженными штанами, человек, три десятка лет наводивший ужас на все имперское пограничье, вжав голову в плечи, не разбирая дороги и не пытаясь сдержать напавшую на него от ужаса икоту, унесся следом за остатками своей разгромленной сотни…
Человек же, в одиночку обративший в бегство сотню кочевников, опираясь на свою чудовищную дубину, стоял и слушал, как вдали, за стволами деревьев, исчезает грохот копыт лошади последнего из осмелившихся войти под полог Древней Пущи людолова.
Когда все стихло, он, наконец, позволил себе тихий, сипящий стон. Из уголка рта покачнувшегося лесовика веселой струйкой бежала кровь.
Утерев лицо рукавом, Гримли-Молчун с шипением отвернул край укрывавшей его широкую грудь шкуры. Шкура была вся мокрой от крови. Из рваной раны, оставленной пикой атаковавшего душегуба-кочевника, тугими толчками шла кровь. Тяжело сипя, Гримли зажал рану ладонью – пальцы вмиг окрасились красным. Еще раз обведя уже тускнеющим взглядом место побоища, а затем поднеся к глазам окровавленную ладонь, он тихо пробормотал:
– Ну, наконец-то…
И, словно подрубленный дуб, тяжело рухнул на землю.
***
…Наш путь сквозь дикую чащу Чертовых Шеломов временно застопорился: теперь у меня на шее висело еще и трое свалившихся, словно снег на голову, туземцев, которые, к тому же, еще и объявили меня своим сеньором.
Лан Варуш, выслушавший произнесенную по этому поводу стариком тираду, а после и мои отчаянные возражения, лишь бессильно развел руками:
– Старик прав, лан Ассил, закон един для всех: по Мокролясской правде, если вы спасли жизнь этим людям, то, следовательно, вы имеете право на виру за спасение жизни – по две серебряные гривны за каждого, которую они обязаны вам уплатить. Если же эти люди не имеют таких денег, то виру за них должен выплатить их сеньор.
Люди, спасенные вами от когтей бьорна, являются ратаями, то есть не имеют покровителя и защитника. Денег у этих бедолаг, живущих в лесу, вряд ли найдется нужная сумма, – значит, у них остается лишь два выбора: либо молить вас об отсрочке выплаты, или же идти к вам в холопы-закупы, пока не отработают и не отдадут свой долг.
В любом случае, их дальнейшая судьба зависит только от вас: вы вправе сделать этих людей своими холопами, пока они не вернут вам виру, либо вы согласитесь, что уже приняли их под свою руку в тот момент, когда подняли свой меч в защиту ратаев, просящих вас о помощи. При этом варианте получится, что вы спасали собственных людей, и виру за это вы должны уже самому себе, поскольку выполняли свой святой долг рурихма.
– Мда-а… Юриспруденция в действии, однако… Взглянув в умоляющие глаза чудесно спасенной троицы, мне не осталось ничего иного, как согласиться признать их своими вассалами.
Так я стал, ко всему прочему, как бы мне не хотелось вешать себе новый груз на шею, еще и сеньором и оберегателем троих нищих лесных проходимцев.
С тяжким вздохом, под чутким руководством лана Варуша, подсказывавшего шепотом мне на ухо слова, необходимые при данном ритуале, мне пришлось принять от этой троицы оборванцев вассальную клятву.
Глядя, в процессе этого незатейливого ритуала, на счастливые рожи моих свежеобретенных подданных, которые просто пожирали меня влюбленным взглядом, мне даже стало слегка неловко за мою черствость и непонимание значимости и важности момента.