Барон Унгерн

Тем временем партизанские армии покидают свои таежные базы и переходят в наступление. И белым, и красным уже не до Унгерна. Чита капитулирует, Семенов еле успевает вылететь из нее и чудом добирается до Даурии на неисправном аэроплане[78]. Собственно атаманские части спокойно уходят в Китай, а каппелевцы, расположенные на самых опасных участках, с боями прорываются к границе. Взорваны, чтобы не достались красным, или навсегда покидают Забайкалье, чтобы в Китае истлеть на станционных тупиках, бронепоезда «Грозный», «Резвый», «Справедливый», «Отважный», «Повелитель», «Истребитель», «Мститель», «Атаман», «Всадник», «Семеновец», «Генерал Каппель». Им на смену идут «Ленин», «Коммунист», «Стерегущий», «Красный орел» и «Красный сокол», «Борец за свободу» и «Защитник трудового народа».

К войне все привыкли, как привыкают к плохой воде или хронической болезни. Накануне падения Читы там проходит очередной футбольный матч; на сцене Мариинского театра, где два года назад Неррис бросил бомбу в Семенова, идет премьерный спектакль по пьесе Мережковского «Павел I». Сходство между ее главным персонажем и Унгерном могли подметить уже тогда. «На троне душевнобольной монарх, страдающий манией величия, перешедшей затем в безумие», — пишет рецензент газеты «Наше слово». Как недостаток спектакля отмечается излишняя комичность императора в актерском исполнении — нарочито выпячены его смешные, жалкие черты. Может быть, тут не обошлось без намека на Унгерна, над которым теперь можно и посмеяться.

В эти дни на газетные полосы вновь проникают слухи о нем. Кто-то уверяет, что его конница от Акши устремилась на север, чтобы перерезать Транссибирскую магистраль, тогда красные не смогут использовать ее для переброски войск с запада. Другие, напротив, рассказывают, будто на станции Маньчжурия видели его переодетым в штатское, и если прекратил сопротивление этот человек, известный своей непримиримостью, значит, конец бесповоротен.

Между тем Унгерн стремительными переходами идет вверх по притокам Онона. Лишние винтовки, взятые в расчете на добровольцев-монголов, розданы на руки. Обоз сокращен до минимума, в нем только скудный запас муки, снаряды для трех оставшихся пушек и по 150 запасных патронов на всадника. Нет ни палаток, ни теплого обмундирования, хотя стоит октябрь, ночами температура опускается ниже нуля. Эта странная для Унгерна непредусмотрительность лишний раз говорит о том, что с самого начала похода он нацелился на монгольскую столицу и рассчитывал на трофеи.

Чтобы создать впечатление большого войска, во время переходов приказано двигаться по двое в ряд. Вокруг немало невидимых глаз, а при таком построении растянувшаяся по степи конная колонна издали кажется многочисленнее. Для перевозки пулеметов у монголов позаимствовано древнее как мир, но слегка усовершенствованное транспортное средство. На оси с колесами от тарантаса устанавливали сколоченную из досок платформу с «максимом» или «кольтом», к ней крепили дышло, к дышлу прикручивали ремнями поперечную длинную палку («давнур»), которую двое всадников клали на передние луки седел и тащили за собой это нехитрое сооружение.

Через две недели, перевалив через Бархе-Дабан, Унгерн разбивает бивак в долине Барун на речке Тэрельдж при впадении ее в Толу, примерно в 40 верстах к востоку от Урги. Поблизости находится ставка хошунного князя Ван-гуна по прозвищу Толстый Ван, Унгерн надеется через него завязать сношения с другими князьями. Отсюда он отправляет генералу Чу Лицзяну, начальнику столичного гарнизона, письмо с требованием впустить его «со всем войском» в город, ибо ему необходимо пополнить запасы продовольствия по дороге к русской границе.

Впоследствии на этом основании пытались доказать, будто он по-прежнему стремился воевать исключительно с большевиками и поневоле вынужден был штурмовать Ургу, чтобы проложить себе путь к рубежам Советской России. Многие его офицеры придерживались того же мнения, но лишь потому, что Унгерн никого не посвящал в свои планы. Его письмо — скорее дань условностям перед объявлением войны, чем декларация истинных намерений.

Всех китайских солдат и офицеров монголы называли «гаминами» (от кит. гэмин — революция; отсюда же название созданной Сунь Ятсеном партии Гоминьдан). Ургинские власти были связаны с революционными группировками Южного Китая, поэтому на поступивший от них запрос, кто он такой и для чего явился в Монголию, Унгерн ответил, что он — монархист и воюет со всеми революционерами, где бы те ни находились и к какой бы нации ни принадлежали. О пополнении запасов продовольствия речи больше нет; второе письмо Чу Лицзяну — это уже ультиматум. В пересказе тех, кто его читал или, что вероятнее, близко к тексту знал содержание, Унгерн писал следующее: «Предлагаю немедленно сдаться мне и очистить Монголию от ваших войск. Всем сдавшимся будет сохранена жизнь и дана возможность возвратиться в Китай. Ответ буду ждать в течение 3-х дней, а потом начну наступление и заберу Ургу».