Барон Унгерн

2. Унгерн сказал, что до революции был войсковым старшиной, а от Семенова получил чин генерал-лейтенанта. Однако правда такова: в 1917 году барон был есаулом, и Семенов произвел его только в генерал-майоры[232].

3. «Что за чушь о создании Срединной монгольской империи? Ведь Монголия была для Унгерна лишь базой для операций против ДВР!»

4. Почему барона судили в Новониколаевске, а не в Чите? Не потому ли, что там его многие знают в лицо?

Утвердительный ответ на последний вопрос, резюмирует П. Кр-сэ, разрешает и все предыдущие недоумения. Очевидно, что суд был фарсом, умелой инсценировкой; барон ушел на запад Монголии, как и собирался это сделать, а перед трибуналом предстал загримированный под него актер или двойник. Двойничество — не столь уж редкое явление природы. Всем харбинцам известен один железнодорожный служащий, который является буквально копией Николая II. Тем проще было найти человека, похожего на Унгерна: его внешность представляет собой «обычный интеллигентский тип, каких тысячи».

Эта версия рухнула, когда унгерновцы появились в Харбине и в Приморье, но слухи о побеге проверке не поддавались и оказались куда более живучими. Рассказывали, будто сразу по окончании процесса барон симулировал психическую невменяемость, причем настолько натурально, что исполнение приговора решено было отложить. Такую форму поведения подсказала ему действовавшая в Новониколаевске белогвардейская подпольная организация. Унгерна поместили в тюремную больницу, откуда он той же ночью бежал с помощью члена этой организации, фельдшера Смольянинова (конкретная фамилия придавала убедительность всей истории). Чтобы избежать скандала, администрация тюрьмы скрыла побег, вместо барона расстреляли очередного смертника, а самого Унгерна поймать не смогли[233].

Иногда организатором побега выступал не кто иной, как главком ДВР Василий Блюхер. Его немецкая фамилия, чье происхождение тогда не было широко известно, служила весомым аргументом в пользу данной версии[234], хотя она могла возникнуть и много позже — после того, как в 1938 году фотографии арестованного Блюхера появились в немецких газетах, и денщик ротмистра австро-венгерской армии, графа Фердинанда фон Галена, погибшего в Карпатах во время Первой мировой войны, опознал в нем своего бывшего начальника. Можно предположить, что дожившая до наших дней легенда, будто Блюхер — это и есть попавший в русский плен и ставший красным маршалом фон Гален, породила легенду о спасении им Унгерна: один германский аристократ не мог не помочь другому[235].

Особый вариант этой версии изложен в воспоминаниях португалки Бьянки Тристао. Она была сестрой милосердия у белых, потом какое-то время прожила в Харбине. По ее уверениям, Блюхер не только устроил Унгерну побег, но еще и помог ему уехать за границу. Как Борман и Берия, которых легенды объявляли спасшимися и переселяли в Южную Америку, барон обосновался в Бразилии. Это доказывалось приложенной к запискам Тристао фотографией — на ней мужчина, похожий на Унгерна, ласкает ручную пуму[236].

Другую фотографию такого типа Торновскому в 1937 году показывали в Шанхае. Она запечатлела троих мужчин в одежде буддийских монахов: слева — «благообразный и почтенный» старик, настоятель монастыря где-то в Бирме, справа — «ламенок» лет пятнадцати или немного больше, а между ними — «высокий худой лама лет сорока двух — сорока пяти и до по-разительности похож на Р. Ф. Унгерн-Штернберга». Про подростка с чертами «завки» (полукровки) сказано было, что это сын барона от маньчжурской принцессы.

Фотография демонстрировалась как иллюстрация к рассказу даже не о побеге Унгерна, а о воскрешении его из мертвых. «Легенда говорит, — приводит Торновский пояснения тех, кто показал ему этот снимок, — что высшие ламы Монголии не остались безучастны к судьбе Бога Войны. Они следили за его жизнью, и когда его привезли в Новосибирск, то, зная заранее, что его там расстреляют, купили алтайских шаманов, чтобы они теплое, еще не подвергшееся разрушению тело Бога Войны вывезли в горы, где их ожидали искуснейшие да-ламы. Они оживили его, залечили раны и через Тибет доставили в один из почитаемых и стариннейших монастырей Бирмы». Туда же из Пекина был привезен его сын.

Справедливо полагая, что едва ли ГПУ было так наивно, чтобы не удостовериться в смерти барона и не закопать тело «скрытно», Торновский тем не менее отмечает: «На фотографии, несомненно, подлинный Унгерн. Если это искусная инсценировка фотографа по чьему-то заданию, то ее нужно признать весьма удачной»[237].