Барон Унгерн

Гибель Джамбалона была менее драматичной, но тоже связанной с монгольской добычей. По рассказам, почти у самой границы его настиг красный разъезд; он еще мог ускакать, но пытался отстоять верблюдов с вывезенным из Урги добром и был убит в перестрелке.

Ивановский, считавшийся начальником «тылового» штаба Азиатской дивизии, доехал до Хайдара на автомобиле. Позднее жил в Трехречье, в станице Покровской, работал учителем в местной школе. Поскольку при Унгерне он считался полковником, Ивановский, как тогда поступали многие, из тщеславия не то сам присвоил себе чин генерала, не то получил его от какого-то эмигрантского «штаба». Это его и погубило. В той же Покровской, женившись на юной казачке Фросе, проживал старый семеновский генерал Мациевский, и когда в конце 1920-х годов ГПУ решило его похитить и вывезти в СССР, вместо него диверсионная группа по ошибке выкрала Ивановского[222].

Лев Вольфович, «собственный жид» Унгерна, в 1926 году был схвачен в Монголии, куда пробрался из Китая. Что ему там понадобилось, непонятно; возможно, хотел разыскать золото барона, зарытое не то под Ургой, не то на Буир-Норе. Монголы выдали его советским представителям в Улан-Баторе, Вольфовича увезли в СССР и, скорее всего, расстреляли[223].

Тубанов, непутевый сын ургинской портнихи, при штурме столицы выкравший из Зеленого дворца Богдо-гэгэна с женой и награжденный за это княжеским титулом, отличился чудовищными зверствами во время похода возглавляемого им отряда на Мензу. После того как Азиатская дивизия ушла на восток, он около года скрывался в Урге, но в конце концов был пойман и расстрелян, несмотря на личное заступничество хутухты.

Богдо-гэгэн Джебцзун-дамба-хутухта VIII, он же Богдо-хан, «Многими возведенный» и Живой Будда, как называли его европейцы, в то время еще считался монархом, давал аудиенции, восседая на «двойном» троне рядом с женой, к нему еще являлись на аудиенции члены революционного правительства и подносили дары — тем меньшие, чем выше было место дарителя на лестнице власти, но в этом старце видели теперь только мумию прежнего священного величия. Он был не столько символом власти, сколько ее ширмой, обветшавшей до полной прозрачности и не способной скрыть то, что за ней происходит. Ему оставалось лишь превратиться в мумию настоящую, что и случилось в 1924 году.

Высказываются догадки, будто большевики ускорили его конец, чтобы побыстрее превратить монархию в социалистическую республику, но, может быть, он просто не смог жить без умершей годом раньше любимой жены Дондогдулам, с которой никогда не расставался. Его высушенное и покрытое золотой краской тело (шарил) торжественно поместили сначала в Майдари-Сум, затем перенесли в храм при дворце Шара-ордо, откуда оно бесследно исчезло в середине 1930-х годов, когда начались предсказанные Унгерном гонения на «желтую религию». Еще раньше, в 1928 году, VII съезд МНРП запретил искать его девятое перерождение[224].

3

Унгерн был уже мертв, когда Бакич с остатками Оренбургской армии появился на западе Халхи и вместе с Кайгородо-вым осадил монастырь Сарыл-Гун, где укрепился едва ли не вдесятеро меньший отряд сибирского латыша Карла Байкалова (Некундэ). Жестоко страдая от голода, красные героически оборонялись в течение почти двух месяцев, пока с севера не подошли подкрепления. Бакич вынужден был снять осаду и в начале зимы, окруженный советскими и красномонгольскими отрядами, сдался Хатон-Батору Максаржаву, в итоге нарушившему все условия, на которых Бакич согласился сложить оружие. Есть известия, что он имел возможность бежать, но мужественно предпочел разделить судьбу своих солдат. В мае 1922 года Бакича, начальника его штаба генерала Степанова и 16 высших офицеров судили в Новониколаевске. Всех приговорили к расстрелу. Суд состоялся в том же театре «Сосновка», и общественным обвинителем снова выступил Ярославский. Правда, пропагандистской шумихи было теперь поменьше. Унгерн с его монархизмом, свирепостью и аристократической родословной стал настоящим подарком для большевиков, а Бакич, выдвигавший эсеровские лозунги и воевавший под красным флагом, был фигурой не столь удобной для показательного процесса.

Караван из более чем семисот русских беженцев, поселенцев с семьями, а также ушедших от Бакича и Кайгородова офицеров и казаков, покинул Кобдо раньше, чем его заняли красные. Эту группу с боями вывел в Китай полковник Сокольницкий, но атаман Казанцев, палач Улясутая, громивший монастыри и поголовно вырезавший их обитателей вплоть до мальчиков-хуврэков, был схвачен советским отрядом. По просьбе монголов Казанцева выдали им на расправу, и они подвергли его мучительной казни.