Барон Унгерн

Некоторых своих адресатов Унгерн назвал на допросах: Пекинское правительство, Чжан Цзолин, казахские ханы на Алтае, дербетские князья, Далай-лама XIII. Сюда надо прибавить Семенова, который со свойственным ему здравомыслием к идеям бывшего соратника «отнесся отрицательно», генералов-монархистов Чжан Кунью и Ли Чжанкуя, монгольских князей из Синьцзяна и Барги, влиятельного перерожденца Югадзир-хутухту, лидера казахской партии Алаш Алихана Букейханова и, наконец, последнего отпрыска маньчжурской династии, двенадцатилетнего Пу И, по-прежнему жившего при дворе Чжан Цзолина в Мукдене.

Для большей убедительности ряд таких посланий Унгерн написал не от своего имени, но его рука легко узнается в письме от лица неизвестного монгольского князя в Синьцзян или от лица премьер-министра Джалханцза-хутухты — безымянным «вождям народа киргизского»[142]. Едва ли хутухта способен был испытывать чувства, выраженные, например, в следующем страстном пассаже: «Запад дал человеку науку, мудрость и могущество, но он дал в то же время безверие, безнравственность, предательство, отрицание истины и добра. Разве вы не знаете, вожди народа киргизского, как с грохотом, проклятиями и рыданием разрушались и гибли великие государства Запада, дробились и снова соединялись для того, чтобы вновь распасться и исчезнуть?»

Эта грандиозная эпистолярно-агитационная акция была предпринята Унгерном в апреле — мае 1921 года, после побед под Чойрин-Сумэ и возле уртона Цаган-Цэген. Никаких видимых результатов она не дала. Несколько писем остались неотправленными, другие, видимо, пропали в пути, а те, что все-таки добрались до адресатов, едва ли произвели желаемый эффект. В плену Унгерн честно признался: «Ответов ни от кого не получил».

РЕЛИГИЯ ИЗНАЧАЛЬНЫХ ИСТИН

1

Однажды ночью, рассказывает Оссендовский, Унгерн привез его к монастырю Гандан-Тэгчинлин. Автомобиль с шофером оставили у ворот и в темноте, по узким проходам между юртами и двориками, вышли к храму Мэгжид Жанрайсиг. На удар гонга сбежались перепуганные монахи; они пали ниц перед бароном, но он приказал им встать и открыть двери храма. Внутри Оссендовский увидел обычную обстановку буддийского дугана: «Тут висели все те же многоцветные флаги с молитвами, символическими знаками и рисунками, с потолка спускались шелковые ленты с изображениями богов и богинь. По обеим сторонам алтаря стояли низкие красные скамейки для лам и хора. Мерцающие лампады бросали обманчивый свет на золотые и серебряные сосуды и подсвечники, стоявшие на алтаре, позади которого висел тяжелый желтый шелковый занавес с тибетскими письменами. Когда ламы его отдернули, в полумраке, едва освещенная лампадой, показалась золоченая статуя сидящего на лотосе Будды».

Видно, что автор этого описания в Мэгжид Жанрайсиг никогда не бывал — храмовое помещение выглядело совершенно иначе — исполинская статуя бодисатвы Авалокитешвары (Арьяболо), отлитого в полный рост, а не восседающего на лотосе, занимала почти все внутреннее пространство. Эпизод сочинен Оссендовским с целью, видимо, поразить читателей следующей эффектной сценой: «Согласно ритуалу барон ударил в гонг, чтобы обратить внимание бога на свою молитву, и бросил пригоршню монет в бронзовую чашу. Затем этот потомок крестоносцев, прочитавший всех философов Запада, закрыл лицо руками и стал молиться. На кисти его левой руки я заметил черные буддийские четки».

Всё, кроме описания места действия, выглядит правдоподобно. При входе в храм следует прочесть молитву, а Унгерн собирался в поход и, наверное, молился дольше, чем обычно. При этом, как положено, его поднятые руки находились перед лицом, и у Оссендовского создалось впечатление, что он закрывал лицо руками. Четки на запястье тоже возможны. Алешин видел у него на груди, под распахнутым воротом дэли, еще и шнурки с амулетами-гау.

Свой интерес к буддизму Унгерну хотелось представить как родовой, наследственный. «Буддизм был вывезен из Индии нашим дедом (имеется в виду прапрадед. — Л. Ю.), — говорил он Оссендовскому, — к этому учению примкнул мой отец, а затем и я». Всё это или его фантазия, или семейная легенда. Стать буддистом в Мадрасе, где побывал Отто Рейнгольд Людвиг Унгерн-Штернберг, в XVHI веке было не менее сложно, чем в Ревеле, к тому времени учение Будды давно ушло на север, в самой Индии исчезнув почти до полного забвения. Вероятнее всего, Унгерн-старший, доктор философии Лейпцигского университета, увлекся буддизмом после чтения Шопенгауэра, а сын — под влиянием Германа фон Кайзерлинга[143]. Для последнего это увлечение было настолько сильным, что с началом Первой мировой войны, разочаровавшись в западной цивилизации, он решил покинуть Европу и вступил в переписку с японским послом в Петербурге, выясняя, нельзя ли ему поселиться в Корее, в буддийском монастыре. Оккупация Эстляндии германскими войсками сорвала эти планы.