Ещё не всё знаешь ты о Солнечных Богах. Когда Солнце достигает зенита, высшей своей точки, Солнечный Бог должен умереть. Я начал говорить о моменте пересечения. Это — момент гибели Бога, весной, когда равны по продолжительности дни и ночи. Есть древние изображения, которые представляют Солнечного Бога внутри круга горизонта, голова и ноги его расположены в противоположных сторонах света, так же, как и распростёртые руки. Это чем-то напоминает ваше распятие, излюбленный вид римской казни. Я видел в одном из наших храмов Изиду на храмовой стене, и позади сидения, где она сидит с Гором, изображение, похожее на crux capitata[135].
Отметив про себя знание жрецом не только вида римской казни, но и орудий и подробностей её, Пилат счёл нужным выразить удивление лишь главным для него в этом случае вопросом:
— Египтянин, ты предлагаешь мне распять будущего Бога? Предать его столь позорной смерти? Зачем?
— Он поднимется потом, торжествующий, и вознесётся на небо. Силой своей нальёт колосья и виноград, отдав свою жизнь для их созревания, через них питая своими соками и тех, кто ему поклонится. А распятие — это просто символ, римлянин. Я думаю, что на древних изображениях Бог обнимает человечество, благословляя его распахнутыми руками. Распятие — лишь внешнее совпадение, но если тебе больше нравится именно эта казнь, пожалуйста, я готов уступить твоему вкусу. Просто Солнечному Богу следует умереть, спасая человечество. И воскреснуть с торжеством. Это — ещё два-три условия, которые необходимо соблюсти, кроме перечисленных уже тобой.
— Родиться зимой от непорочной девы, умереть весной, пожертвовав жизнь человечеству, став Спасителем его, воскреснуть, таким образом дав начало праздникам рождества и воскресения. Это все?
— Это лишь вехи на дороге Бога. Но обязательные. Остальное будем додумывать, привязывать к определённым людям и обстоятельствам.
Это стало привычным для израильтян зрелищем — вечерняя прогулка собак. Из претории выезжали на лошадях два-три воина, одетых в алые туники. Поверх блестели панцири — лорика — из кожи с нашитыми медными пластинами, у каждого меч-гладий красовался у бедра. За ними выпускали собак. Семь великолепных представителей собачьей породы, возглавляемых Бангой, выносились с лаем на простор, пугая народ. Ничего, кроме недоумения и презрения, впрочем, разбавленного изрядной долей страха, подобная процессия у иудеев вызвать не могла. Прилежащие улицы мигом пустели, дорога к морю освобождалась.
Вот и сегодня, стоило им выехать за пределы претории, как все попрятались. И это было весьма кстати. Встречи с горожанами сегодня не входили в планы Понтия Пилата. Это они с Антом, одетые как воины кентурии, которым поручался обычно выезд собак, вырвались сегодня на свободу, к морю.
Белые лёгкие облака на горизонте наконец действительно купались в море. Солнце не достигло ещё закатного алого цвета, золотые потоки его лились бесконечно по поверхности волн. Волны тоже не достигли грозной силы шторма, но тяжелые маслянистые катящиеся валы внушали некоторое уважение. Они разбивались на берегу в кипящую пену, с грохотом и брызгами. Уходили в убегающий песок, исчезали. И вновь накатывались на берег с шумом. Необыкновенной прозрачности, а в глубине сине-голубое, небо лежало над волнами; берег обрамлял жёлтый песок. Извечное сочетание красок, извечное движение материи, не оставляющее равнодушным человека с воображением и душой…
Они были на берегу — он, верный Ант, лошади и собаки, все существа, преданные ему, Пилату, и за это уважаемые им. Собаки носились по берегу, рыча и лая на подбегающие волны. Как это бывало с ним часто на море, пришло озорное, буйное настроение, как у ученика, отпущенного на каникулы.
— Ну что, кто быстрее? — крикнул он мальчишке, уже сбрасывая с себя одежду.
Ант не дремал, ещё мгновение, и он уже нёсся к воде. Красивым, лёгким прыжком нырнул под набегающую волну, вынырнул на гребне, встряхнул головой. Преодолевая сопротивление воды, благодаря мощным согласованным движениям рук, подкрепляемым резвыми толчками ног, стал двигаться навстречу волнам, наращивая темп, всё быстрее удаляясь от берега. Соревноваться с Пилатом именно это и означало — следовало соревноваться всерьёз, без всякого стремления к сдаче. Он не принял бы ложной победы. Да Пилат тоже не спал, сорвался с берега вслед за Антом, поймав следующую волну, нырнул, и тоже понёсся вперед, не жалея сил. Какое же это было наслаждение — напрягать все силы в этом состязании с волнами, с собственным уставшим телом, со своим настроением!