Барчестерские башни

— Плита, правда, никуда не годится,— сказала миссис Грантли.— И не понравится священнице, когда она будет знакомиться с полем своей будущей деятельности. Право, мистер Эйрбин, после столь превосходного колодца она не смирится с такой плитой.

— Я думаю, миссис Грантли, мы оставим ей ее колодец и не будем навлекать ее божественный гнев на несовершенства, проистекающие из нашей человеческой бедности. Впрочем, готов признать, что хорошо приготовленный обед имеет для меня неотразимую прелесть, и плита, безусловно, будет переложена.

Архидьякон тем временем уже поднялся в столовую.

— Эйрбин,— объявил он звучно и с обычной властностью.— Вы должны перестроить эту столовую! Поглядите-ка: пятнадцать футов на шестнадцать — вы когда-нибудь видели столовую таких пропорций? — Архидьякон начал торжественно отмерять шаги, придавая и этому занятию иерейское величие.— И шестнадцати футов не наберется. Она просто квадратная.

— Можно поставить круглый стол,— заметил мистер Хардинг.

В идее круглого стола для архидьякона было что-то еретическое. Он привык трапезовать за обширным столом, который можно было удлинять в соответствии с числом гостей — за столом, почти черным от постоянной полировки и блестящим, как зеркало. Круглые же обеденные столы обычно бывают дубовыми, но и остальные из-за новизны не успели приобрести оттенок столь приятный его глазу. Он связывал это с новомодной и, как он выражался, дурацкой манерой оставлять скатерть на столе, словно приглашая гостей скорее уйти. Для него в круглых столах было что-то демократическое и плебейское. Ими, по его мнению, пользовались сектанты и фабриканты ситца, да еще литературные львы, известные более остроумием, чем благовоспитанностью. Мысль о том, что рту злокозненную мебель введет в епархии его протеже при подстрекательстве его тестя, вывела архидьякона из душевного равновесия.

— Нет мебели мерзее, чем круглые столы,— сказал он с жаром.— Надеюсь, у Эйрбина для этого слишком хороший вкус.

Бедный мистер Хардинг был совсем уничтожен и, конечно, больше ничего не сказал, однако мистер Эйрбин, покорно уступивший в таких мелочах, как погреб и плита, счел необходимым возразить против реформ, слишком обременительных для его кармана.

— Но, архидьякон, я вряд ли могу удлинить комнату, не сломав стену, а сломав стену, я должен буду построить ее снова; если же я прибавлю фонарь здесь, то придется прибавить его там, а значит, и на втором этаже. Это означает перестройку всего фасада и обойдется фунтов в двести. А совет по церковным делам едва ли одобрит такой расход только потому, что длина моей столовой — шестнадцать футов.

Архидьякон начал объяснять, что можно прибавить шесть футов к столовой, больше нигде ничего не меняя. Легкая несимметричность в небольших сельских домах только приятна, и если перестройка обойдется дороже сорока фунтов, он готов оплатить разницу из собственного кармана. Но как ни кипел и ни гневался архидьякон, мистер Эйрбин твердо стоял на своем.

Сорок фунтов, сказал он, для него сумма значительная, и его друзья, если они по доброте своей решат навестить его, должны будут мириться с ужасами квадратной столовой. Зато он твердо обещал не обзаводиться круглым столом.

— Но,— вмешалась миссис Грантли,— что, если священница потребует расширить обе комнаты?

— Ей придется сделать это самой, миссис Грантли.

— О, я не сомневаюсь, что она сумеет это сделать и сотворит еще немало чудес. Не явится же она сюда с пустыми руками.

Мистер Эйрбин, однако, не проявил охоты совершать лишние траты под залог подобных надежд и потому отверг все значительные переделки, которые ему пришлось бы оплачивать из своих собственных средств. За этим существенным исключением архидьякон к полному своему удовольствию настоял на всем, что считал нужным. Внимательный наблюдатель, окажись он там, заметил бы, что советы его жены были не менее полезны. Никто лучше миссис Грантли не знал, как сделать дом уютным. Однако всю славу она оставляла своему супругу и повелителю, который с готовностью ее присваивал.

Затем, завершив столь плодотворный осмотр дома, все общество, довольное проделанной работой, отбыло в Пламстед.

ГЛАВА XXII Торны из Уллаторна