Барчестерские башни

— Заслуживал?! — воскликнула Элинор, чьи чувства по отношению к мистеру Слоупу нельзя было назвать иначе, как кровожадными.— Он заслуживал, чтобы его ударили кинжалом! Но что скажут в Пламстеде?

— Стоит ли рассказывать им об этом? — спросила Мери, и Элинор подумала, что не стоит.

Лучшую утешительницу, чем Мери Болд, было бы трудно найти. Она не выказала никакого злорадства, когда услышала про план Стэнхоупов, и не напомнила о своих предостережениях, когда Элинор назвала свою недавнюю подругу Шарлотту низкой интриганкой. Она соглашалась со всеми поношениями, которые сыпались на мистера Слоупа, и ни разу даже не намекнула, что все это она говорила и раньше. “Я же предупреждал!”, “я же предупреждала! — соль, которую сыплют на раны Иова. Но Мери, увидев, что ее подруга ввергнута в печаль и царапает себя черепками, не стала ни читать нравоучений, ни торжествовать. Элинор оценила ее сдержанность и в конце концов позволила Мери себя успокоить.

Весь следующий день она провела дома, никуда не выходя. Она боялась, что Барчестер будет переполнен Стэнхоупами и Слоупами, а может быть, еще и Эйрбинами и Грантли. Да, среди ее знакомых, пожалуй, не нашлось бы никого, с кем она могла бы сейчас увидеться без неловкости.

Днем она узнала, что настоятель умер и что мистер Куиверфул окончательно назначен смотрителем богадельни.

Вечером ее навестил отец, и ей пришлось повторить свой рассказ, хотя некоторые подробности она все-таки опустила. Мистера Хардинга, по правде говоря, нисколько не удивила наглость мистера Слоупа, но он изобразил удивление, щадя чувства дочери. Впрочем, притворяться он не умел, и она все поняла.

— Я вижу,— сказала она,— ты считаешь, что мистер Слоуп и не мог обойтись со мной иначе!

Она ничего не сказала ему ни про объятие, ни про свой ответ на него.

— Мне кажется, нет ничего странного в том, что моей Элинор восхищаются.

— А по-моему, странно,— возразила она,— что человек оказывается способным на такую дерзость, хотя его никак не поощряли.

Мистер Хардинг промолчал. Для архидьякона это был бы случай произнести тираду, которая не посрамила бы и Вилдада савхеянина.

— Но ведь ты скажешь архидьякону? — спросил мистер Хардинг.

— Что я должна ему сказать? — резко спросила Элинор.

— Или Сьюзен? — продолжал мистер Хардинг.— Ты ведь скажешь Сьюзен,— объяснишь им, как они были несправедливы к тебе, считая, что тебе приятны ухаживания этого человека?

— От меня они этого не узнают. Я никогда больше по доброй воле не упомяну имени мистера Слоупа в их присутствии.

— Так, может быть, я?

— Если это нужно для твоего душевного спокойствия, я не могу тебе помешать. Но ради меня, пожалуйста, не надо, Доктор Грантли всегда был обо мне невысокого мнения и не переменит его. Да я и не хочу этого. Тут они перешли к богадельне.

— Это правда, папа?

— Что, милочка? Ты о настоятеле? Да, боюсь, что так. То есть я знаю это наверное.

— Бедная мисс Трефойл! Мне ее так жаль. Но я говорила о другом,— сказала Элинор.— Я имела в виду богадельню.

— Да, милочка, по-видимому, ее получает мистер Куиверфул.

— Какая несправедливость!

— Нет, милочка, вовсе нет. Я душевно рад за него.

— Но, папа, ты ведь знаешь, как это несправедливо! Тебя обнадежили, ты уже рассчитывал вернуться в свой старый дом — и теперь его отдают совсем постороннему человеку!

— Милочка, епископ имеет право отдать его, кому хочет,

— Я с этим не согласна, папа. У него нет такого права. Ведь это же не было новым назначением. Будь в нем хоть капля справедливости...

— Но епископ предлагал мне богадельню на определенных условиях. Условия эти мне не подошли, и я отказался. Так на что же я могу жаловаться?

— Условия! Он не имел права ставить условий.

— Этого я не знаю, но, по-видимому, такое право у него было. И, говоря откровенно, Нелли, я доволен, что все случилось так. Лишь только богадельня стала предметом таких раздоров, у меня пропало желание туда возвращаться.

— Но ведь ты же хотел вернуться в наш старый дом, папа. Ты сам мне это говорил.

— Да, милочка. Я хотел, но недолго. Это было неразумное желание. Я старею и больше всего хочу мира и покоя. Если бы я вернулся в богадельню, мне предстояли бы вечные споры с епископом, с его капелланом, с архидьяконом. А у меня нет больше сил для этого. Вот почему я рад остаться при своей маленькой церкви Святого Катберта. А голодная смерть мне не грозит,— засмеялся он,— пока у меня есть ты.

— Так, значит, ты переселишься ко мне, папа? — нежно сказала Элинор, беря его за обе руки.— Если ты обещаешь жить у меня, тогда я признаю, что ты прав,— Во всяком случае, я пообедаю у тебя сегодня.

— Нет, но ты будешь жить у меня? Переедешь из этой душной противной комнатушки на Хай-стрит?

— Милочка, это очень приятная комнатка. А ты невежлива!

— Ах, папа, не шути, пожалуйста. Тебе неудобно жить там. Ты же сам говоришь, что стареешь, хотя я с этим не согласна.

— Неужели, милочка?