Барчестерские башни

Право, любопытно, как они говорили о мистере Хардинге, точно он был марионеткой, и предпринимали хитрые маневры, прямо касавшиеся его будущего, даже не потрудившись узнать его мнение. Да, они были бы рады, если бы мистер Хардинг получил удобный дом и приличное содержание, но занимало их не это: нужно было нанести удар епископу и, если удастся, уничтожить мистера Слоупа. Мистер Слоуп выдвинул (так, во всяком случае, они считали) своего кандидата. Если бы они могли рассчитывать, что назначение мистера Куиверфула в богадельню вызовет громогласное возмущение всего света, который затем потребует восстановления мистера Хардинга в его законных правах, то, конечно, предпочли бы этот путь всем остальным. Однако шансы на подобный исход были весьма невелики — возмутилась бы

лишь весьма малая часть всего света, и отнюдь не склонная выражать свое возмущение громогласно. К тому же место в какой-то мере было предложено мистеру Хардингу и он от него в какой-то мере отказался.

Во всем этом ясно чувствовалась хитрая злокозненность мистера Слоупа, и больше всего архидьякона угнетало сознание, что хитрость мистера Слоупа увенчалась успехом. Его с самого начала приводила в ужас мысль, что мистер Слоуп может превзойти его в стратегии, что он сумеет обойти его с фланга, зайти ему в тыл, отрезать от обозов, взять штурмом его главный оплот, и, наконец, разбить его наголову в генеральном сражении. Архидьякон считал, что с фланга его обошли, когда ему было предложено увидеться не с епископом, а с мистером Слоупом, что в тыл ему зашли, когда мистера Хардинга принудили отказаться от предложения епископа, что от обозов его отрезали, отдав богадельню мистеру Куиверфулу, что Элинор несомненно, не устоит перед штурмом и что мистер Слоуп, став настоятелем Барчестерского собора, явится в глазах всего света победителем в решающей битве.

Доктор Гвинн был тем Deus ex machine[31], который, спустившись на барчестерскую сцену, принесет избавление от столь тяжких бед. Но как могла настать эта мелодраматическая развязка, как порок и мистер Слоуп могли быть наказаны, а добродетель и архидьякон — награждены, если у бога-отмстителя разыгралась подагра? А тем временем зло восторжествует, бедное добро, сраженное стрелой из колчана доктора Прауди, останется лежать мертвым на поле брани, и даже доктор Гвинн будет не в силах вернуть его к жизни.

Дня через три после отъезда Элинор мистер Эйрбин отправился в Оксфорд, где и был незамедлительно принят августейшим главой своего колледжа. Он скоро понял, что доктор Гвинн не ждет особой пользы от своей поездки в Барчестер и вовсе не расположен ссориться с епископом. Подагра действительно уложила было его в постель, но он уже поправился и давно мог бы приехать в Пламстед, если бы возлагавшаяся на него миссия была ему по душе. Впрочем, доктор Гвинн был готов посетить своего друга и охотно согласился отправиться в Барчестер вместе с мистером Эйрбином. Он не верил, что мистера Слоупа могут сделать настоятелем Барчестерского собора. Даже до его ушей, заметил он, дошли слухи, представляющие этого господина в не слишком благоприятном свете, и, конечно, подобное назначение совершенно невозможно. Тут на совет был призван Том Стейпл, тьютор колледжа и правая рука декана, человек в Оксфорде весьма влиятельный. Несмотря на незначительность своей должности, Том Стейпл пользовался в университете большим уважением. Он был неофициальным главой всех оксфордских тьюторов, которые считали, что, взятые вместе, они почти, а то и вовсе не уступают по важности деканам. И далеко не всегда Декан умеет правильно поставить себя со своим тьютором. Тьюторы часто склонны к своеволию. Однако в колледже Лазаря в описываемое время декан и тьютор были большими друзьями и верными союзниками.

Том Стейпл был крепкий здоровяк лет сорока пяти, низенький, смуглолицый, с густой черной шевелюрой и жесткой черной бородой, от которой он, впрочем, оставлял только бачки. Он неизменно носил белый галстук, очень чистый, но повязанный без того щегольства, какое можно подметить у нынешних молодых священников. Сюртук его, разумеется, всегда был самого почтенного черного цвета. Мистер Стейпл вел весьма добропорядочную жизнь и не предавался никаким излишествам, но тем не менее, нос его мало-помалу приобретал ярковатый оттенок, который его друзья приписывали влиянию некой бочки портвейна, водворенной в погреб колледжа в тот самый год, когда будущий его тьютор поступил в университет. И голос мистера Стейпла чуть-чуть, так сказать, отдавал ароматом портвейна.