Барчестерские башни

Этот триумф мистера Слоупа не обрадовал Элинор, которая со времени своего возвращения в Барчестер всячески его избегала. Она восстала на пламстедцев, когда они столь бессердечно обвинили ее в том, что она влюблена в этого омерзительного человека. Но тем не менее, узнав, в чем ее обвиняют, она прекрасно поняла, что ей следует держаться от него подальше и постепенно положить конец их знакомству. После своего возвращения она его почти не видела. Горничной было приказано говорить всем визитерам, что ее нет дома. У Элинор не хватило духу прямо назвать мистера Слоупа, и потому она закрыла свой дом для всех своих друзей. Она сделала исключение для Шарлотты Стэнхоуп, а потом и еще кое для кого. Однажды она встретилась с мистером Слоупом у Стэнхоупов, но обычно он бывал там днем, а она вечером. В тот единственный раз Шарлотта сумела оградить ее от его назойливости. Это, решила Элинор, свидетельствовало о добросердечии Шарлотты, а также о ее проницательности — ведь она не говорила подруге, что общество названного джентльмена ей тягостно. На самом же деле Шарлотта знала от сестры, что мистер Слоуп имеет виды на руку вдовы, и готова была всячески оберегать будущую жену Берти от возможных посягательств с этой стороны.

Тем не менее, теперь Стэнхоупам приходилось везти мистера Слоупа с собой в Уллаторн. И Элинор, к большому своему неудовольствию, узнала, что ей предстоит ехать туда в карете с доктором Стэнхоупом, Шарлоттой и мистером Слоупом. Потом карету отошлют за Маделиной и Берти. По лицу Элинор было нетрудно догадаться, как она недовольна, и Шарлотта, усмотрев в этом благоприятное предзнаменование для собственных планов, рассыпалась в извинениях.

— Я вижу, душечка, вам это не нравится,— сказала она.— Но что же делать! Берти отдал бы все на свете, чтобы ехать с вами, но Маделина не может обойтись без него. И, конечно, нельзя отправить мистера Слоупа вдвоем с Маделиной. Это безвозвратно погубит их репутацию, и столь вопиющее нарушение приличий, пожалуй, закроет для них ворота Уллаторна.

— Конечно, об этом не может быть и речи,— сказала Элинор.— Но не могла бы я поехать с синьорой и вашим братом?

— Это невозможно,— ответила Шарлотта.— С ней там помещается только один человек. (На самом же деле синьора не любила ездить с чужими людьми.)

— Шарлотта,— сказала Элинор,— вы все так добры ко мне, что, я думаю, вы не обидитесь, если в таком случае я предпочту не поехать туда вовсе.

— Не поехать вовсе! Какой вздор! Нет, вы поедете! (На семейном совете было решено, что Берти воспользуется этим случаем, чтобы сделать предложение.)

— Тогда я поеду на извозчике,— сказала Элинор.— Мне дозволено больше, чем вам, девицам. Я могу поехать одна.

— Вздор, душечка! И думать не смейте! Ведь речь идет о каком-нибудь часе. Да и что вам, собственно, так неприятно? Я думала, вы с мистером Слоупом друзья, В чем дело?

— Ни в чем. Просто я думала, что будут только свои.

— Ну конечно, было бы гораздо приятнее, гораздо уютнее, если бы Берти мог поехать с нами. Впрочем, жалеть нужно его. Поверьте, он боится мистера Слоупа гораздо больше, чем вы. Но ведь Маделина не может обойтись без его помощи — а ока, бедняжка, выезжает так редко! Вы же не рассердитесь на нее за это, хотя, конечно, её причуда и испортила нам поездку.

Конечно, Элинор не сердилась, конечно, она выразила самую горячую надежду, что Маделина получит удовольствие от праздника, и, конечно, она сдалась и согласилась ехать в одной карсте с мистером Слоупом. Собственно, ей оставалось только согласиться или объяснить причину своего нежелания, а она не хотела посвящать Шарлотту в то, что произошло в Пламстеде.

Но ей это было очень тяжело. Она придумывала сотни планов спасения: сослаться на болезнь и не поехать совсем; убедить поехать Мери, хотя ее и не пригласили,— тогда, разумеется, она поедет с золовкой. Короче говоря, она была готова на все, лишь бы мистер Эйрбин не увидел, как она выходит из одной кареты с мистером Слоупом. Но роковое утро настало, а она так ничего и не придумала, и мистер Слоуп подсадил ее в карету доктора Стэнхоупа, влез сам и сел напротив нее.

Епископ вернулся накануне уллаторнского празднества и был встречен сияющей улыбкой подруги его дней. Приехав, он с трепетной душой прокрался к себе в туалетную, ибо ожидал грозной кары за просроченные три дня. Однако оказанный ему прием не мог быть радостнее и сердечнее: ласковые поцелуи дочерей пролили бальзам на его встревоженный дух, а миссис Прауди, “хоть непривычна слабость” ей была, сжала его в объятиях и только что не назвала своим маленьким, миленьким, любименьким епископчиком. Это был нежданный и очень приятный сюрприз.