Барабаны в ночи

Балике. Обождет, Бабуш! Прострелит брюхо еще кому-нибудь, Бабуш! Пошли с нами в бар «Пиккадилли»! Эй, принарядись, супружница!

Госпожа Балике. В бар «Пиккадилли»? В такую ночь? (Садится на стул).

Балике. Бар «Пиккадилли» — эго старое название. Теперь называется: кафе «Отечество». Фридрих нас пригласил. И что это за такая особенная ночь? Для чего тогда извозчики? Марш, старуха, принарядись!

Госпожа Балике. Я из моего дома ни ногой. Да что ты, Фрицхен?

Анна. Охота пуще неволи. Так хочет Фридрих.

Все смотрят на Мурка.

Мурк. Не здесь. Только не здесь. Я, знаете ли, желаю музыки и света! Эго такой шикарный ресторан! Здесь так темно. Я нарочно оделся поприличнее. Пу, так как же, теща?

Госпожа Балике. Мне этого не понять. (Уходит).

Анна. Обожди меня, Фридрих, я мигом соберусь!

Бабуш. Это весьма занятно! Весь оркестрион скоро взлетит на воздух! Младенцы, объединяйтесь! Между прочим, фунт абрикосов, сочных, мясистых, нежных, как масло, стоит десять марок. Бездельники, не поддавайтесь на провокации! Темные личности свистят, засунув два пальца в рот, прямо в залитых светом кафе! Их лозунг — свобода лодырничать! А в ресторанах под музыку танцует чистая публика! Выпьем за свадьбу!

Мурк. Дамам не надо переодеваться. Теперь это ни к чему. Вся эта блестящая мишура только привлекает внимание!

Балике. Вот именно! В такое суровое время. Не надевать же лучшие платья ради этой банды. Собирайся поживее, Анна!

Мурк. Мы идем первыми. Не вздумай переодеваться!

Анна. Ты груб. (Уходит).

Балике. Марш!.. Под звуки туша прямо в рай. Мне бы надо переменить рубашку.

Мурк. Ты с матерью нас догонишь. А Бабуша мы возьмем с собой вместо классной дамы, да? (Поет). « Бабуш, Бабуш, Бабуш, вас ли вижу в зале я»?

Бабуш. Почему вам так нравится этот убогий детский стишок, сочиненный юным кретином? (Уходит под руку с Мурком).

Мурк (поет за дверью). « Детки, пальцы изо рта, вот будет вакханалия»! Анна!

Балике ( один, закуривает сигарету). Слава тебе, Господи! Конец — делу венец. Распроклятая тягомотина! Прямо силой приходится гнать ее в постель! И еще эта дурацкая любовь к трупу! Моя рубашка насквозь промокла от пота. А теперь будь

что будет! Девиз — детские коляски. (Выходит). Жена, рубашку!

Анна (из-за двери). Фридрих! Фридрих! ( Быстро входит). Фридрих!

Мурк (в дверях). Анна! (Сухо, беспокойно, низко свесив руки, словно орангутанг). Ты поедешь?

Анна. Что с тобой? Почему у тебя такой вид?

Мурк. Поедешь ты или пет? Я-то знаю, о чем я спрашиваю, не прикидывайся. Выкладывай все начистоту.

Анна. Поеду, что ты! Вот новости.

Мурк. Хорошо, хорошо. Я не очень-то в тебе уверен. Я двадцать лет бедовал на чердаках, промерзал до костей, теперь на мне лакированные ботинки, посмотри, пожалуйста, вот они! Я до пота надрывался в темноте, при свете газа, он разъедал мне глаза, а теперь я завел себе портного. Но меня все еще шатает, по земле метет ветер, бежит ледяной озноб, и ноги мерзнут, ступая по земле. ( Подходит к Анне вплотную, не дотрагивается до нее, стоит перед ней, покачиваясь). И вот — растет гора мяса. И вот — рекой льется красное вино. Вот пришло мое время! Обливался потом, закрывал глаза, стискивал кулаки так, что ногти вонзались в мякоть. Крышка! Уют! Теплота! Снимаю пиджак! Вот кровать, белая, широкая, мягкая! (Проходя мимо окна, бросает, быстрый взгляд на улицу). Поди ко мне: я разжимаю кулаки, и сижу в одной рубахе, я владею тобой.

Анна (летит к нему). Милый!

Мурк. Лакомый кусочек!

Анна. Теперь ведь ты владеешь мной.

Мурк. Что же матери всё нет?

Бабуш ( из-за двери). Ну, поторапливайтесь! Дети, я ваша классная дама!

Мурк ( снова заводит граммофон, который, еще раз начинает: «Власть любви боготворить). Я самый хороший человек, если мне только никто не мешает. (Уходит под руку с Анной).

Госпожа Балике (впархивает в комнату, стоит перед зеркалом, вся в черном., поправляет шляпку с лентами). Луна такая большая, такая красная... А дети, о Боже! Ах, да... Нынче вечером можно от души возблагодарить Бога.

В эту минуту в дверь входит мужчина и грязной темно-синей артиллерийской форме, с маленькой трубкой во рту.

Вошедший. Я — Краглер.

Госпожа Балике (сразу ослабев, опирается коленями о зеркальный столик). Господи Иисусе!

Краглер. Чего вы глядите на меня с таким неземным видом? И вы тоже зря потратились на похоронный венок? Очень жаль. Покорнейше докладываю: был привидением, квартировал в Алжире. Но теперь бывший труп зверски голоден. Я мог бы жрать дождевых червей! Но что с вами, мамаша Балике? Дурацкая песня! (Останавливает граммофон).

Госпожа Балике все еще ничего не говорит, только неподвижно смотрит на него.