Бар «Дракон»

Но как только Алмис отдала команду на сохранение, в правом верхнем углу интерфейса замелькал сигнал срочной почты. Верстак, не выдержав перегрузки, начал разваливаться. Алмис с ужасом смотрела, как смешиваются строгие линии, вновь обращаясь в месиво, а потом пропадают — вместе с верстаком и программой, результатом месячного труда.

План тоннелей и верстак растворились, оставив в нижней части интерфейса противную зеленую лужицу. Зато в центре интерфейса победно блестела розовая дуля, плод странного остроумия Брундильгнеды: все свои сообщения заведующая сопровождала этим знаком.

Под дулей бегущей строкой шел приказ о переводе Алмис в техник-лаборанты (вместо жардинеров!). Приказ сопровождался дозволением недельного отпуска — «в связи с величайшим праздником года». Это, очевидно, был отлуп, практически полный. Еще год рабства — как минимум. Разница между техник-сестрой и техник-лаборантом состояла лишь в том, что лаборант имел право работы на пьютере… А ведь у Алмис неофициально и так уже было это право!

Девушка хотела яростно сорвать бутон с головы, но розовая дуля вдруг сморщилась и пропала с легким хлопком, а на ее месте появилось… лицо рыцаря! Надо успокоиться, решила Алмис, а то уже от злости глюки пошли. Но лицо не желало исчезать. Мало того, оно заговорило голосом рыцаря:

— Привет. Подожди, не отключайся. И не злись, ладно?

Алмис машинально кивнула.

— Хорошо, — продолжал рыцарь, — ты не беспокойся, что они тебя прокатили с повышением. Это ерунда. Мы тут с Буртом всю картофельную сеть изнасиловали…

Рядом с лицом рыцаря вынырнула из пустоты странная мохнатая мордашка с ключом, весело торчавшим вместо носа.

— Бурт — это я. Медвежатник Бурт, если полностью. Приветик. Сделали мы эту сетку, как солдат вдовушку.

— Не мешай, Буртик, — прервал рыцарь Медвежатника, — а ты слушай внимательно, милая. Отпуск тебе дали на неделю, это хорошо. Главное для нас — быть вместе в Последний день. До этого у меня дела в городе…

Алмис не стала дослушивать, сорвала с головы бутон так резко, что один лепесток чуть не остался в руке. Пьютер протестующе задрожал.

Вот скотина! Мало ей унижения от жирных картошек, еще и этот гад решил от нее отделаться. Последний день! А остальные шесть — гуляй сама? Ну уж хрен морковный! Алмис решила, что всю неделю будет висеть на рыцаре, как приклеенная. Из принципа.

Прийдя в себя, Алмис услыхала тихие голоса. Разговаривали молодые атсаны. Так и есть: опять шашни. Хватит, набегались! Запахнув халат, она решительно направилась к нарушителям тишины.

— Морковь, морковь, Ты правишь миром!

Питает нас морковный сок, Как над полуденным эфиром Алеет яростный восток…

Юный атсан уже сидел на краю ванной и, размашисто жестикулируя, читал стихи своей возлюбленной, которая плавала в растворе, свесив на пол готовый раскрыться бутон.

— Это что такое? — как можно строже спросила Алмис.

— Ой, — атсанка подобрала бутон с пола.

— Я тебя спрашиваю, молодой э-э… — Алмис слегка запнулась, — молодой бон!

— Я читал стихи своей возлюбленной, цветку Вселенной, прекраснейшей Фроке! — атсан даже не посчитал нужным погрузиться обратно в ванну.

— Про морковь? — удивленно переспросила Алмис.

— Это сложный аллегорический символ древних, — ответил атсан.

— Ты нарушил дисциплину…

— Я готов понести дисциплинарное наказание вплоть до лишения тычинок! — юноша гордо вскинул голову, из макушки которой торчал реденьким пучком драгоценный атрибут самца.

— О-ооо! — жалобно простонала из своей кюветы Фроке.

— Владычица моих тычинок, Хозяйка дивного песта, Моя пыльца дорогой длинной К тебе стремится без конца! — немедленно продикламировал ей атсан.

— Равным Ру-Бьеку кажется мне по мерности Существо, которое так близко-близко Пред тобой растет, твой звучащий нежно Слушает голос, вдыхая твою пыльцу.

У меня при этом Пересохли бы капилляры… — продекламировала в ответ Фроке.

Алмис поняла, что нужно срочно спасать положение, и произнесла строгим голосом:

— Дико прыгает букашка С беспредельной высоты, Разбивает лоб, бедняжка, Разобьешь его и ты!

Ребята смущенно смолкли.

— Все понятно?

— Я не могу допустить, чтобы моя любовь была осквернена безымянной пыльцой в угоду нелепым традициям! Сама эта идея… — Атсан вылез из ванной и встал перед Алмис, едва дотягиваясь ей до груди.

— Друг мой, — подала свой жалобный голосок Фроке, — клянусь, ни одна чужая пылинка не коснутся моего пестика. Я лучше умру, чем подчинусь суровому закону! Сохрани память о своей Фроке!..

— Мо-олчать! — взорвалась Алмис, — Немедленно покинуть гидропонную, вернуться по своим местам! И спать! Все…

Она еще постояла в дверях, глядя вслед двум удаляющимся по коридору фигурам. Они шли, сплетясь отросшей заново ботвой, и терлись неоформившимися зачатками тычинок по нераскрывшемуся бутону с пестиком… Что-то глухо защемило у Алмис в груди, она почувствовала, как на глаза вновь накатили слезы.

— Все погибнет, все исчезнет…

— От дракона до червя… — рядом стояла Саскис, помахивая пустой колбой из-под строфарии, — М-да, увольнительную получила?

Алмис кивнула:

— Спасибо.