Бар

Я стоял, вжавшись в угол между стеной и холодильником. Телефон крепко сидел в кулаке, и его пластиковый корпус уже начал издавать потрескивающий звук от прилагаемого к нему давлению. Я попытался расслабиться, но ладонь так и не хотела разжиматься. Я сделал несколько неуверенных шагов, задел белоснежную дверь, и услышал, как с нее градом посыпалась коллекция моих магнитных трофеев – в основном это были сувениры, привезенные друзьями из-за границы. Казалось, я только моргнул, но, видимо, отключился от реальности, потому что передо мной уже была балконная дверь и одернутая занавеска. Телефона в руках уже не было, во мне осталось лишь одно желание – отрыть в ящике для инструментов заначку «Винстон» и успокоиться.

Дым драл горло и бил в голову. С десятого этажа моей съемной квартиры хорошо обозревался весь район. Внизу люди занимались своими обычными делами: спешили на остановку, гуляли с собаками, садились в машины и быстро разъезжались по своим делам, выплескивая лужи с дороги на тротуар. Я мог оказаться там, среди них, такой же озабоченный насущными проблемами среднестатистический горожанин. Но в эту минуту меня не существовало. Я был сигаретным дымом, который уносит свежий весенний ветер. И эта мысль поглотила меня. Эта мысль возвращала мне равновесие. Вскоре сигарета уже летела вниз, задевая козырьки балконов, и, в какой-то момент, я готов был составить ей компанию, но выкинул дурацкие мысли из головы и быстро зашел в комнату, начав сборы.

Наша мать была хорошей женщиной. При всех нестыковках во взглядах, она старалась угодить нам, и все, что она могла для нас сделать, – она делала.

Когда мы выросли и уехали из дома, ее жизнь перестал наполнять смысл, но я знал, что она все равно улыбалась каждый раз, когда речь заходила о нас с Лизой. Она стойко перенесла смерть отца, а дядя Антон ее всячески поддерживал. Конечно было видно, что она надломлена, и жизненная энергия медленно покидала ее. После трагедии мы стали видеться немного чаще, однако тоска по отцу так или иначе брала верх, и внешняя улыбка с трудом маскировала внутренние переживания. Тем не менее, время медленно залечивало раны, и жизнь вновь стала протекать, утопая в рутине и былой обыденности. На этой волне я отложил мысли о семье в дальний ящик, вплотную занявшись карьерой. И за это я себя ненавидел.

«У нее остановилось сердце во сне», – так Лизе сказали врачи. «На ее лице так и осталась привычная нежная улыбка», – так нам потом сказал дядя Антон.

Я перебирал в голове разные воспоминания, собирая сумку. Набрасывал туда все что попадалось под руку, лишь бы быстрее забить пустое место, будто это могло заполнить пустоту внутри меня. Я вспоминал статьи, где говорилось, что скорбь по умершему – это нечто вроде скрытого эгоизма – сочувствие самому себе. Однако в тот момент я меньше всего думал о своем эго. Мне было больно от того, что я не дал матери возможность увидеть сына, не сказал, как люблю ее, не обнял, передав ее остывающему телу последнее в жизни ощущение теплоты. Я оставил ее в одиночестве, наедине с безжалостным роком. Боялась ли она? Конечно боялась. И я обязан был разделить с ней этот страх, но я этого не сделал. По моим щекам покатились слезы, выбирая кратчайшие дорожки к подбородку. Они падали на пол, забирая с собой мысли, от которых становилось лишь хуже, и вскоре наступило облегчение.

Собрав чемодан, я начал осматривать комнату на предмет забытых вещей. Когда на глаза попался сотовый, я вспомнил про работу. Сегодня, как и обычно по вторникам, у меня в расписании были запланированы три лекции в частной винной школе моего приятеля Дэна. Моя работа была не по нраву Лизе, так как для нее винная культура всегда оставалась чем-то на уровне хобби, а культура пития сводилась, как она говорила, к «вечернему расслабону». Я и сам иногда думал, что спаиванию студентов и разговорам об алкоголе можно было бы найти более достойную альтернативу. Но мать одобряла мой выбор, да и все мои мелкие шаги по жизни подводили меня к этому занятию, странно было бы дойти до цели и развернуться. Я решил попробовать и убедил себя стать профессионалом хотя бы в чем-то. И вот, по прошествии трех лет, я сам начал читать лекции в школе, организованной моим другом детства. К сожалению, ни одна из моих статей не была напечатана в «Simple Wine», и мне не удалось посетить именитые шато во Франции, но статус лектора энологии придавал моей жизни определенный лоск, о котором я всегда мечтал. А что до моей сестры – она была просто упертым человеком, но в глубине души, я знал – она мной гордится.

Я набрал телефон Дэна и сказал, что меня не будет около трех дней, объяснил ситуацию и попросил прощения за возможные неудобства. Это были лишь слова любезности, однако он воспринял их на свой счет: