Баньши Ветра

– Теперь другой пример пентаграммы, – молвила преподаватель, но на доске всё ещё красовался старый пентакль.

Фиама качалась, переступая с одной болящей ноги на другую. Взгляд ни на чём не мог задержаться. Она смотрела на пентаграмму, пытаясь понять, что за символы идут по кругу, но всё расплывалось. Дочь ашуры читала об этом! Она знала, нужно вспомнить!

– Доска грязная, – донеслось откуда-то до полукровки. Фиама обернулась и посмотрела на преподавателя. Тонкие губы кривились тенью на кочках, но оставались сомкнуты. Мерзкий звук стих. Звук, разрывающий мозги, превращая их в пунктирные письмена.

– Как работать в таких условиях? – жаловалась преподаватель.

Нет. Рот открывается и вновь этот шум. Закрыть рот. Остановить шум. Тишина. Фиама шаталась. Она вновь посмотрела на доску. Взгляд гулял по окружности, бессильный вычленить хоть один слог из круговой надписи.

– Хватит переваливаться тут с ноги на ногу! Перед доской на вытяжку стоять должна. Что за поведение?! Подготовь мне доску немедленно, – снова полился шум изо рта разгневанной женщины. Занятие не заканчивалось. Когда же уже можно будет сесть?

Фиама сделала неуверенный шаг на подгибающихся ногах к преподавателю и тремя пальцами зажала ей рот. Тишина. Благоговейная тишина. Рука отдалась ноющей болью. Всё тело ломило. Мир вдруг потемнел.

Что-то сильной и острое ударило Фиаму по руке. Полукровка отшатнулась, оступилась, врезалась плечом в доску и медленно сползла на пол.

– Что ты себе позволяешь!

Дочь ашуры зажала голову руками. В глазах то темнело, то вновь светлело. В следующее мгновение мир зашелестел, зашуршал, зашевелился. Медленно подняв голову, Фиама увидела, как адепты собирались. Занятие закончилось.

Закончилось! Идти. Уйти. Скорее.

Над полукровкой стояла наставница и продолжала жужжать. Непрерывным потоком шум летел и летел из её тонкого рта. Мерзкая женщина, мерзкое лицо, мерзкая манера речи и мерзкий голос. Всё это сливалось и безжалостно врезалось в голову, раскалывая её на части. Фиама встала на четвереньки, а потом медленно по стенке поднялась на ноги.

Некогда сидеть. Нужно идти на следующее занятие.

Как Фиама пережила следующие занятия она помнила с трудом. Её лоб оказался раскалён, всё тело горело и ломило от боли. Взгляд плавал не в силах задержаться ни на чём. Концентрироваться не удавалось вовсе. Иногда полукровке казалось, что она переходит в другой мир, таким нереальным выглядело всё вокруг.

Кое-как доковыляв до столовой на обед, Фиама ощутила настолько сильный голод, что у неё свело живот. Она не подозревала, что во время болезни можно быть настолько голодной, и пощупала лоб. Температура немного спала, но тело продолжало ломить. Сглотнув, полукровка пошла к ленте с едой. Она должна пообедать, тем более, что на завтрак почти ничего не съела. Сев за стол и поднеся ложку с гречневой кашей ко рту, Фиама поняла, что её сейчас стошнит. Ложка вернулась в тарелку. Полукровка сидела, зажав голову руками и пытаясь сконцентрироваться на своём чувстве голода. Однако живот продолжал болеть, тошнота подступала, и всё это мешалось с общей слабостью и температурой.

Когда же это закончится?! думала Фиама, но становилось только хуже. Она должна поесть, перед тем как идти на занятия. Она должна хоть что-нибудь съесть сегодня. Но ужасный ураган перемешавшихся дикого голода и тошноты и не думал прекращаться. Полукровка вспомнила, как, уходя с последней лекции чувствовала голод. Она, Фиама, была голодной, не так сильно, как когда зашла в столовую, но дочь ашуры и не тошнило. И с чего так резко заболел живот? Фиама долго пыталась придумать причины, но так и не смогла. Боль чувствовалась, как в первый день цикла, но у полукровки цикл закончился. Всё это насторожило бы дочь ашуры, если бы не температура и туман в голове.

Она не могла сконцентрироваться ни на одной мысли. Разум уплывал из-под носа.

Адепты расходились, сытые и довольные. Фиама вновь зачерпнула кашу ложкой. Понюхала и опустила обратно в тарелку. Она не могла. Если каша окажется во рту, полукровку точно вывернет. Так сильно она ещё не болела. Что же делать?

Оставив всяческие попытки поесть, Фиама сдала поднос недовольным кухаркам и побрела на следующие занятия.

Дочь ашуры намеревалась рассказать о самочувствие Куратору, но на месте его не оказалось, он снова уехал по своим делам. Фиама и раньше ощущала в столовой приступы необъяснимого голода и тошноты, но не такие сильные. Она списывала все эти недомогания на наваждения, которые преследовали её и на самообороне и физической подготовке. Сперва дочери ашуры казалось, что она ощущала чужие настороженность и неприязнь, а затем боль. Всё это походило на сумасшествие.