— Приходилось, мистер Паркер. Одно племя даже пыталось меня убить. Это были совершенные дикари. Но, знаете, они очень любили-своих лошадей.
— А видели ли вы высокие горы, лорд Пауэрскорт, такие, на вершинах которых круглый год лежит снег?
Оказывается, в груди Самуэля Паркера, который всю жизнь провел в тихом и чинном Оксфордшире, бьется сердце истинного путешественника, подумал Пауэрскорт.
— Горы, мистер Паркер, там действительно огромны. Просто огромны. Некоторые из них почти тридцать тысяч футов вышиной, их пики покрыты снегом даже в разгар лета. У меня дома есть альбом с фотографиями. Я привезу его показать вам в следующий раз.
Честное лицо старого конюха засветилось радостью.
— Это будет очень любезно с вашей стороны, лорд Пауэрскорт. Но, боюсь, мы заболтались и забыли о деле. Мистер Фредерик сказал мне, что вы хотели поговорить со мной о старом мистере Харрисоне.
— Верно. Не могли бы вы рассказать о том, как он жил здесь, как проводил дни, про ваше с ним общение. Не спешите, мистер Паркер, рассказывайте обстоятельно.
— Ну, — начал Самуэль Паркер, пытаясь привести в порядок свои воспоминания, чтобы доходчивей объяснить все человеку, который видел величайшие вершины Гималаев и у которого есть альбом, подтверждающий это. — Старый мистер Харрисон последние десять лет жил здесь большую часть времени. Иногда он отлучался в Лондон, иногда ездил за границу. По банковским делам, как вы понимаете.
Он замолчал. Пауэрскорт не торопил его.
— Я служил старому мистеру Харрисону и ухаживал за его лошадьми. Десять лет назад он довольно много ездил верхом, на Цезаре или на Анхисе. Ему всегда очень нравился Анхис. Но в последние годы он мог совершать лишь короткие прогулки вокруг озера. «Каждый новый день все выглядит иначе, Самуэль, — говорил он мне обычно. — Я хочу видеть, как все меняется».
На миг Самуэль Паркер погрузился в воспоминания.
— А потом, год или два назад, что-то изменилось. После одного несчастного случая он уже не был таким крепким, как прежде. У него сильно болела нога, и ему то и дело приходилось обращаться к врачу. Я грешу на эту Клеопатру, упрямая была кобыла, вечно себе на уме. После того случая он стал ездить очень медленно, иногда на пони. И это тоже было непривычно. — Самуэль Паркер почесал затылок и подбросил поленьев в огонь. — Он стал приносить с собой бумаги. Письма, которые получал, должно быть, из банка. Вы ведь еще не видели эти храмы у озера, лорд Пауэрскорт?
Пауэрскорт покачал головой.
— Иногда он работал там, разбирал бумаги. Брал с собой складной столик и мог спокойно работать, писать письма. Прямо в храмах. Иногда он давал мне письма и просил отправить их. В последнее время он передвигался все медленнее. Состарился, да и нога давала о себе знать, но я уверен, что разум его работал быстрее, чем ноги.
Самуэль Паркер остановился. Пауэрскорт ждал. Может, старик вспомнит что-то еще. А может, и его память тоже истощилась.
— Все это очень интересно, — произнес наконец Пауэрскорт, — вы прекрасный рассказчик. Могу я задать вам пару вопросов, мистер Паркер?
— Конечно, милорд. Длинные речи мне никогда не давались, как вы могли заметить.
— Не могли бы вы поточнее вспомнить, как давно старый мистер Харрисон стал приносить с собой на озеро работу?
Самуэль Паркер посмотрел на огонь и медленно покачал головой.
— Боюсь, что не припомню, милорд. Но это началось примерно в то же самое время, как заговорили о новом юбилее в Лондоне. Мейбл мне напомнила об этом на днях. Она помешана на подобных вещах, на юбилеях этих, милорд. В восемьдесят седьмом году, когда отмечали предыдущий юбилей, мне пришлось тащиться за ней в Лондон. Она до сих пор все до мелочей помнит, Мейбл моя. Но на этот раз вряд ли у кого из нас духу хватит туда отправиться. У Мейбл уже ноги не выдержат, так-то.
— А когда старый мистер Харрисон брал с собой на озеро письма, — Пауэрскорт старался держаться как можно более непринужденно, — не мог ли он какие-то из них оставить там, в храме? Или где-то еще?
— Никогда не думал об этом, милорд.
Паркер на время погрузился в молчание.
— Впрочем, возможно. Порой он возвращался, и пачка бумаг, казалось, была тоньше, чем изначально, понимаете, что я имею в виду?
— А не знаете ли вы, — и тут Пауэрскорт внимательно посмотрел на собеседника, — где именно он мог их оставлять?
За окнами наконец-то опустилась ночь.
— А вы, милорд, думаете, что они все еще могут быть там, эти бумаги?
— Именно на это я и надеюсь, мистер Паркер.
— Боже милостивый, лорд Пауэрскорт, мне это и в голову не приходило! Возможно, вы и правы.
Он снова почесал в затылке, словно не знал, чему верить.
— А те письма, мистер Паркер, — наседал Пауэрскорт, — которые вы относили на почту. Не казалось ли вам странным, что он поручает их вам, вместо того чтобы подождать, пока их отправят слуги в большом доме?
— Поначалу мне это и впрямь казалось странным, милорд. А потом я вроде как привык. Мейбл, та считала, что старый мистер Харрисон делает тайные вклады где-то за границей.
— Так письма были за границу? — переспросил Пауэрскорт.