Банды Нью-Йорка

До Гражданской войны и почти 30 лет после нее самым замечательным жилым кварталом Нью-Йорка был бывший Пятый округ, находившийся к юго-востоку от Пяти Точек. В его границах лежали такие известные улицы, как Черри, Оливер, Джеймс, Рузвельт, Кэтрин, Пайк, Уотер и Довер. В этом районе, и особенно на Вишневом холме в северо-восточной части округа, стояли прекрасные особняки аристократов и крупных торговцев, а по улицам росли благоухающие вишни. Черри-стрит была сердцем этого модного района. Именно в тех местах, на углу с Франклин-сквер, проживал Джордж Вашингтон, когда его провозгласили президентом Соединенных Штатов. Дом Джона Хэнкока был под номером 5 на Черри-стрит, а в доме № 27 жил капитан Сэмюэль Честер Рейд, которому принадлежит идея современного американского флага. В доме № 7 по Черри-стрит, соседнем с особняком Хэнкока, впервые в городе появилось газовое освещение. В доме № 23 находился ресторан и бар, известный под названием «Колодец», любимое место отдыха армейских и морских офицеров, а также капитанов американских каперов во время англо-американской войны 1812 года. Именно оттуда берут начало так называемые «бифштексовые» вечеринки, предтечи современных холостяцких посиделок.

Но волна иммиграции, захлестнувшая Америку после Гражданской войны, заставила аристократов перебираться на север, и к 1840 году их особняки уступили место длинным рядам шатких многоквартирных построек. Там обитало убогое население, погрязшее в бедности и пороке. Когда Старая пивоварня в Пяти Точках была разрушена, репутация самого трущобного здания перешла к двору Готэм, который иногда называли бойнями Суини, расположенному по Черри-стрит, 36 и 38, хотя это звание и оспаривал Арч-Блок, тянувшийся от Томпсон-стрит до Салливан-стрит между улицами Брум и Гранд. Среди прочего в Блоке находился погребок, который содержала огромная негритянка, которую звали то Большая Сью, то Черепаха. Она весила более 350 фунтов и, по описанию журналиста-современника, была похожа на черепаху, вставшую на задние ноги.

Двор Готэм состоял из двух рядов объединенных многоквартирных домов, стоящих как бы спиной друг к другу и занимавших 130 футов на Черри-стрит. В зданиях обитало более тысячи человек, в основном ирландцев, но встречались также негры и итальянцы. Проход к обоим рядам шел через аллеи на восточной и западной стороне, которые назывались Одиночная аллея и Двойная аллея. Последняя была в шесть футов шириной, а первая – в девять. Двойную аллею также называли Райской, и там провели свое отрочество Эдвард Харриган и Уильям Дж. Сканлон, известные постановщики водевилей и мюзиклов. Именно это вдохновило автора на создание известной уличной песни «Солнечный свет на Райской аллее»:

Переулочек есть, каких, в общем, не счесть,
Где в субботу бушует веселье;
Неширок он весьма, ходят там как впотьмах,
Но зовут его Райской аллеей.
Там девица одна, хороша и стройна,
Дочка вдовушки местной Мак-Нелли;
С золотою косой, и вам скажет любой,
Что она – солнце Райской аллеи.

Уж с десяток парней замуж звали скорей,
Но пока она всех отклоняла.
Впрочем, Томми Килин помнит, как она с ним
Вечерком по району гуляла.
Жизнь загадок полна, и, возможно, она
Скоро станет уже не Мак-Нелли.
Только, как ни сложись, будет девушка та
Навсегда солнцем Райской аллеи.

Один из основных коллекторов той части города тянулся по прямой под двором Готэма, на Одиночной и Двойной аллеях имелись люки в него. Гангстеры и другие преступники, скрывавшиеся от полиции в грязных каморках Готэма, прорубали другие люки из подвалов многоквартирных зданий и прятались сами и прятали добычу на боковых горизонтальных балках в коллекторах или в нишах, вырубленных в стенах. Ужасное зловоние и испарения, просачивавшиеся во двор, делали его одним из нездоровых мест в городе. Показатель смертности здесь был очень высоким, и во время эпидемии холеры он достиг 195 случаев на тысячу человек. Из 183 детей, родившихся в Готэме за три года, 61 ребенок умер через несколько недель жизни. Детей часто также убивали большие крысы, достигавшие размеров кошки, которые населяли коллектор и часто вторгались в дома. Отдел здравоохранения признал это место непригодным для жизни в 1871 году, но только в середине 1890-х дома были расселены, а здания снесены.