Бандиты

— К черту, Лео! — буркнул Джек. — Ты ведь знаешь, не умею я говорить с родственниками, они же не в себе. Хочешь, чтобы я ехал сто пятьдесят миль и обратно и всю дорогу ломал себе голову, что бы такое сказать в утешение. Господи Иисусе — ни пошутить, ни посмеяться. На кладбище их провожать — еще куда ни шло, тут и говорить ничего не надо. Некоторые родственники к тому времени вроде как даже облегчение испытывают. Вот черт!

Лео отпил из бокала и спросил:

— Ты все сказал? — И отпил еще глоток. — Это не родственница, а сестра, в смысле — монахиня. Она подобрала эту девушку там, в Никарагуа, привезла сюда на лечение. Я как раз возился с твоим приятелем, когда позвонила сестра Тереза Виктория. Она куда-то торопилась, быстро мне все сказала и повесила трубку.

— Так я за монахиней еду? В смысле, померла-то монахиня?

— Слушай внимательно, — повторил Лео. — Умерла молодая женщина из Никарагуа, двадцати трех лет. Я записал ее имя, блокнот лежит на стойке в бальзамировочной. Имя этой монахини, которая поедет с тобой, сестра Люси. Тоже записано. Дошло?

— От чего она умерла?

— От чего бы ни умерла, это не заразно. Ясно тебе? Завтра в час ты заедешь за сестрой Люси в миссию Святого Семейства на Кэмп-стрит. Знаешь, где это?

— Где бесплатная кухня.

— Вот именно. Она тебя ждет.

— Если не о чем будет с ней говорить, почитаем розарий.

— Ради бога. — Лео допил последний глоток. — Ты в норме?

— Полный порядок.

— Не забудь. В час дня.

— Нет проблем.

— Лучше бы тебе посидеть нынче дома.

— Все еще беспокоишься за меня?

— Твой приятель лежит у меня на столе в бальзамировочной, а ты уже допился до чертиков. В честь кого «Сэзирак», в честь Бадди или Хелен?

Джек улыбнулся, расслабленно, успокоенно. Это был его любимый бар, здесь он мог провести остаток дня, потихоньку отхлебывая из бокала. За окном идет дождь, темнеет — можно сказать, созданы все условия.

— Тебе хочется спросить меня о Хелен, верно? — пошел он навстречу Лео. — Что я почувствовал, снова увидев ее? Тебе до смерти хочется об этом узнать, да?

— Я тебе уже сказал, — ответил Лео. — Мне не понравилось, когда я об этом услышал.

— Тогда тебе будет приятно узнать, что сердце мое не дрогнуло при виде ее.

— Сердце? А как насчет других частей твоего тела?

— Очарование ушло, — покачал головой Джек. — Она завила волосы, это уже совсем не то. Но знаешь что, Лео? Как она пахнет, ммм! Я знаю, это очень дорогие духи, я как-то стащил такие с туалетного столика в отеле «Пибоди» в Мемфисе и подарил Морин.

— Потому что чувствовал себя виноватым перед ней, — вставил Лео.

— Может, и так. Морин как вскрикнет: «Джек, они ведь стоят сто пятьдесят долларов за унцию! Джек, ты купил их? Скажи мне правду!» Знаешь, как она умеет смотреть прямо в глаза? Тогда я уже ушел от дяди Эмиля…

— То есть он тебя выгнал.

— И все думали, что я торгую кофе. У меня был один приятель-коммивояжер, продавал «Луизиану». В воскресенье вечером попрощаюсь с Морин, в пятницу уже снова сижу в баре в Нью-Орлеане или в Бее, а тем временем какой-нибудь постоялец в Нэшвилле пристает к администратору гостиницы: «Нет, вы мне скажите, как они могли проникнуть в номер, если цепочка все еще висела на двери, когда мы проснулись?»

— А в самом деле, как? — удивился Лео. Зазвенели ножи и вилки — Генри, чернокожий официант, накрывал поблизости столик. Джек вдруг сообразил, что никогда не посвящал Лео в подробности, никому не рассказывал даже о том, как познакомился с Бадди. Что ж, теперь Бадди Джаннет мертв. Можно спокойно рассказывать направо и налево про ту ночь. Но не слишком ли он разболтался?

— Не в том дело, — сказал он. — Я к чему говорю: Морин всегда подозревала, что я чем-то не тем занят. Я ведь совершенно не разбираюсь в кофе, знаю только, что некоторые его пьют. Но я уверен, она никому и слова об этом не сказала.

— В отличие от другой девицы, которую мы только что упоминали, — добавил Лео.

— Что у тебя на уме, Лео? Выкладывай.

— Ты всегда был малость не в себе, Джек, но дураком тебя не назовешь, — заговорил Лео. — Иезуиты учили тебя думать, знать всему цену. Только я вот чего не понимаю: эта рыжая девка крутила тебе яйца и ты ей все позволял…

— Не совсем так.

— А такая замечательная женщина, как Морин, все бы отдала, лишь бы выйти за тебя замуж. Все при ней — и внешность, и ум, хорошее католическое воспитание, а готовит она даже лучше, чем твоя мать и Риджина.

— Ты работал на своего отца и на ее отца, — ответил Джек. — Я понимал: если женюсь на Морин, то стану зятем погребальной конторы «Муллен и сыновья». Это на всю оставшуюся жизнь, ничего другого уже не будет — чтобы понять это, и иезуитского колледжа не требуется. Все равно что угодить в тюрьму.

— Морин было все равно, где ты работаешь, — возразил Лео. — Она по тебе с ума сходила.