Шофер Тэккера был здоровенный, почти квадратный детина покладистого, общительного нрава. От долгих лет шатания по морям, в свою бытность матросом и в годы сухого закона, он сохранил что-то соленое и озорное. Но теперь он был уже немолод, облысел и, когда снимал шляпу, лысина придавала ему глуповато-простодушный вид.
Джонстон подкатил к дому Бауера на тэккеровской машине. Это был квартал в восточной части Бронкса, застроенный многоквартирными домами средней руки, и не успел появиться на улице роскошный автомобиль, как его облепила стая ребятишек. Они слетались со всех сторон, как воробьи на хлеб. Джонстон подозвал мальчугана постарше.
— Присмотришь за машиной — дам пять центов. Будешь отгонять ребятишек?
Мальчугану было лет девять, Джонстон удивился, почему он не в школе. Куртка на нем топорщилась от нескольких поддетых под нее свитеров, но руки и лицо посинели от холода.
— Ладно, — сказал он, — дело нетрудное.
Джонстон протянул ему пять центов.
— Если увижу, когда вернусь, что ребятишки в машину не лазили, и она будет такая же чистенькая, как сейчас, получишь еще десять. — Он вытряс на руку мелочь. Там были только монеты в один цент и в двадцать пять. — Только сам разменяй, — добавил он.
— Я разменяю в лавке, мистер.
— Ну смотри, я скоро вернусь, минут через пять, через десять, так что ты, можно сказать, ни за что, ни про что получишь пятнадцать центов, а легкий заработок легко тратится.
— Никого не подпущу. Будьте покойны.
— Смотри не истрать все сразу со своей милашкой.
— Ну да, я не из таких.
Мальчишка тут же с остервенением накинулся на своих приятелей.
— Давай, давай, ребята, проваливай! — командовал он, грозно замахиваясь кулачонками. Они уже не были ему приятелями, а только препятствием к тому, чтобы заработать десять центов.
В парадном, у почтовых ящиков, Джонстон сразу нашел звонок к Бауеру. Только у него на ящике была карточка с фамилией, на соседнем было нацарапано карандашом что-то неразборчивое, а у остальных и вовсе ничего не было. «Сразу видно, что немец, — подумал Джонстон. — Все аккуратно, честь по чести, все равно, как на корабле». — Но дверь на лестницу была открыта, и он не воспользовался звонком.
Квартира Бауера была на четвертом этаже. Деревянная лестница тонула в буром, пропахшем кислятиной, полумраке. Джонстон быстро взобрался наверх и очутился перед дверью, на которой кнопками была прикреплена еще одна карточка: «Фредерик И.Бауер»; адрес и номер телефона фирмы были аккуратно зачеркнуты чернилами. На стук Джонстона, приоткрыв дверь, выглянула женщина. Это была жена Бауера, Кэтрин, еще молодая, но уже расплывшаяся. Темные волосы в беспорядке свисали вокруг бледного лица. Сквозь щелку она подозрительно оглядела Джонстона, который отступил на шаг и снял шляпу, чтобы показать ей свою лысину. Этому фокусу его научил один знакомый агент, уверявший, что, отступая на шаг, внушаешь людям доверие, а Джонстону казалось, что вид его лысины внушит еще больше доверия.
— Мистер Бауер дома? — спросил он.
— А вы кто будете?
— Я из конторы.
Ни слова не говоря, она распахнула дверь, повернулась и пошла. Прикрыв дверь, он прошел за ней на кухню. Темноволосая девочка, сидя на полу, укладывала сломанную куклу в постель из тряпочек. Пересохшее белье висело на веревке, протянутой от стены к стене. На покрытом клеенкой столе, среди кофейных луж и крошек, стояла не убранная с утра посуда; крошки попали даже в масло и облепили его, как мухи.
— Простите, здесь такой беспорядок. — Кэтрин, видимо, была смущена. — Он сейчас выйдет.
— Я знаю, что значит хозяйство, когда в доме ребята, — сказал Джонстон. — По-моему, матери семейства все простительно.
Он засмеялся, и Кэтрин ответила ему улыбкой.
— Позвольте вашу шляпу, — сказала она.
Он отдал шляпу, и она повесила ее на гвоздь, вбитый в дверь. Она хотела, чтобы Джонстон снял и пальто, но тот ответил, что зашел на минутку. Тогда она предложила кофе.
— Он уже заварен, — сказала она.
Джонстон отказался, сославшись на совет врача не злоупотреблять этим напитком. Он улыбнулся ребенку, сидевшему на полу. Это была деланная улыбка взрослого, не очень-то знающего, как обращаться с детьми. Девочка перестала играть и уставилась на него. Тогда он спросил, как ее зовут. Она не ответила. Тут он заметил, что позади него из-за двери выглядывают еще двое ребятишек: мальчик лет трех и девочка чуть постарше. Игравшая на полу девочка была самая старшая. На вид ей было лет шесть, но Джонстон решил, что ей должно быть меньше, иначе она не сидела бы дома, а училась бы в школе.
Меньшие ребята нерешительно переступили через порог и вошли в комнату, старшая встала с пола, и все трое молча спрятались за спиной матери. Платьишки на них были грязные, в дырах, волосы нечесаны.
— Дока они у меня ходят в чем попало, все равно вымажут.
— На ребятах все так и горит, на них не напасешься, — поддакнул Джонстон.