Банда беспалых

– А при чем здесь Валек? – возражала ей желчного вида бабуся в модном пиджаке и в широкополой шляпе. – Он кто? Простой алкаш, безобидный и безвредный, а ты его в душегубы записывать. Злая ты, Наталья. Злая и нечестная.

– Это чем я тебе злая? – взвилась сухопарая старуха. – Забыла, как в шестьдесят третьем я твоего убогого муженька от тюрьмы спасала? Тогда небось добрая была. А теперь, выходит, озлилась? Короткая у тебя память, Алевтина.

– Кто тебя просил ирода этого защищать? Кто, скажи на милость? Он мне, ирод этот, всю кровь попортил. Думала, за решетку попадет, хоть отдохну от него, а ты влезла, – разбушевалась Алевтина. – Добренькая она, вишь ли. Девоньки, вы эту ее доброту видели? Она и на Валька поклеп наводит только потому, что злобу на него затаила.

– Вот это поворот! И чего это мне на него злобу таить? Я с ним детей не крестила.

– Да то и таить, что собиралась. Внучке твоей, худосочной Тамарке, он от ворот повороты выписал, вот ты и озлилась. Она ведь у тебя до сих пор в девках сидит. Почитай, третий десяток уж ей.

– А ну, хватит собачиться. – Голос строгой учительницы принадлежал тихой с виду бабуле в черном платке, как подобало случаю, и в черной же вязаной кофте. – Нашли место. Совсем стыд потеряли! Смотрите, Катерина глаза вылупила. Сейчас подумает, что про нее речь идет, опять рыдать примется.

Катериной оказалась престарелая родственница Олега Скачкова. Она и правда открыла глаза и как-то сразу заволновалась:

– Девоньки, где это мы? А народ чего толпится? Праздник, что ль, какой?

– Праздник, Катерина, праздник, – тихо, чтобы услышали все, кроме Катерины, проворчала сухопарая Наталья. – Внучок твой, придурок, преставился наконец.

Тихая бабуля, похожая на учительницу, так взглянула на Наталью, что у той моментально пропало желание встревать в разговор. Катерине же она сказала, участливо поглаживая старушку по голове:

– Праздника нет, родная. Это люди пришли с внучком твоим проститься. Умер он, помнишь?

– Умер? Внучок мой? Помню. Следователь приходил, сказал, порезали его. Значит, совсем разрезали? Насмерть?

– Совсем разрезали, – подтвердила тихая бабуля. – Ты не волнуйся, похоронят его. Мы в администрацию всем миром ходили, выбили для твоего внучка похороны людские. В отдельной могиле лежать будет, как человек.

– А стол накроют? Поминать положено, – обеспокоилась Катерина. – Мне самой уж не справиться.

– Будет и стол поминальный. На кладбище. Пироги привезут и компот. Раечка, соседка твоя, с детсадом договорилась, тамошние повара все приготовили.

– Раечка? Это Валька бабка? – спросила Катерина и, не дожидаясь ответа, запричитала: – Конечно, Раечка озаботилась. Внучок ейный мою кровиночку насмерть разрезал, так она и старается. Только пирогами разве такой грех покроешь? Покроешь, я тебя спрашиваю?

– Кто тебе такую глупость внушил? – проговорила бабуля, а сама снова бросила сердитый взгляд на Наталью. – Никого Валек не резал. Чужие это, пришлые. Полиция разберется, будь уверена.

– Валек это, – вдруг озлилась Катерина. – Валек, я точно знаю. И в полицию пойду, все им расскажу.

– Что ты им расскажешь? Кроме Натальиных домыслов тебе им и сказать нечего.

– Нечего? А то, что Валек давеча к моему Олежке приходил и ножом грозился – похоже это на «нечего»? Или как он у него деньги из тумбочки все до копейки сгреб и сказал, что отдаст их келюру за убийство моего внучка? Тоже скажешь, «нечего»? Ты не думай, мне Олежка много чего рассказывал. Одна я у него родная душа, он передо мной не таился.

– Какому келюру?

– Такому. Который за деньги людей убивает, – охотно пояснила Катерина.

– А ну-ка, давай выкладывай все! – потребовала бабуля. Остальные старушки навострили уши, ожидая пикантных подробностей.