Банда

— А по его письмам что-то предпринималось, как-то откликались контрольные органы?

— Ни единого раза! — твердо сказал Голдобов. — Они же сразу видят, с кем имеют дело.

— Но его вызывали? Беседовали с ним?

— Конечно!

— А он опять за свое?

— Он просто потерял совесть! Я столько для него сделал, столько раз помогал! Продуктами, деньгами, жену его трудоустроил...

— А как жена относилась к его разоблачительской деятельности?

— Останавливала, пыталась образумить... Ничего не помогло. Хороший специалист, здравый, спокойный, исполнительный. С ней все в порядке.

— Может быть, мне с ней поговорить?

— Я бы не советовал, — сказал Голдобов. — Убийство произошло совсем недавно, несколько дней назад, и она сейчас не в таком состоянии, чтобы связно говорить о чем-то.

— Ас ним, значит, свои и разобрались, — задумчиво проговорил Фырнин. — Идет следствие?

— Да... Не скажу, что очень уж успешно, но какие-то результаты у них есть.

— Если известно, что своя же шоферня все устроила, то выйти на убийцу нетрудно?

— Нисколько не сомневаюсь, что их найдут, — Голдобов снова наполнил рюмки. — За справедливость!

— Прекрасный тост, — с пьяным возбуждением воскликнул Фырнин. — Да, дело усложняется, даже не знаю, как быть... Я надеялся, что все объяснится легко и просто, а тут убийство... Илья Матвеевич..: А если я вас попрошу ответить редакции на письмо? Вам это проще сделать, вы знаете обстановку, знаете, что стоит за тем или другим утверждением Пахомова, как опровергнуть... А я только напутаю... Напишете, Илья Матвеевич?

— Работы многовато, честно говоря, — Голдобов озабоченно покрутил головой. — Но так уж и быть... Поручу своим специалистам, им уже приходилось отвечать на пахомовские обвинения, ответят еще раз. Ведь все, что здесь написано, — Голдобов постучал веснушчатым пальцем по письму, — он повторяет уже больше года. И все одно и то же, одно и то же.

— И он получал ответы?

— Многократно. И от нас, и из прокуратуры, и из милиции. Заклинило человека.

— Будем прощаться, Илья Матвеевич, — Фырнин поднялся. — Спасибо за кофе... Мы с вами еще увидимся.

— Звоните, приходите, всегда рад. А не поужинать ли нам сегодня вместе, Валентин Алексеевич?

— Прекрасная идея... Но давайте созвонимся ближе к вечеру. А? — это был отказ и Голдобов понял.

Выйдя из здания, Фырнин благодушно постоял на крыльце, щурясь на яркое солнце, медленно сошел по ступенькам и, чувствуя на себе взгляд из голдобовского кабинета, заранее зная, что за ним будут приглядывать, потоптался на площади, давая возможность назначенному человеку увидеть себя, чтоб не пришлось тому метаться и искать его.

Пройдя в тень и расположившись на первой попавшейся скамейке, Фырнин вынул блокнот и записал несколько вопросов...

«Как понимать, что ни на одно письмо в городе никто не откликнулся?»

«С каких пор шоферня сводит счеты средь бела дня в центре города?»

"П. писал в местные газеты, в прокуратуру и в милицию? Значит, там сохранились его письма. А если их нет, то Г. лжет”. “Г. ничего не знает о сути конфликта П. и шоферни?” “Но он не может об этом не знать, шоферня — это его же ребята, а П. — его личный водитель. Или же конфликта не было, или же он сам этот конфликт организовал”.

"Если П. писал письма в местные органы, если ни одно из его писем не повлекло за собой проверки, то круг куда обширнее, нежели это может показаться”.

— Спасибо, Илья Матвеевич, за откровенность, — проговорил Фырнин удовлетворенно. Захлопнув блокнот, сунул его во внутренний карман и для верности задернул молнию. — Простите! — остановил он проходящую девушку. — Редакция городской газеты... Где?

* * *

Такое с Голдобовым случалось нечасто — он явственно, прямо-таки шкурой ощущал неуверенность. Больше всего его раздражало то, что он никак не мог понять причины. Все вокруг вроде бы спокойно, все надежно, а в душе сумятица.

Ему нужно было сделать важный звонок — Голдобов обладал удивительной способностью безошибочно определять время такого звонка, его содержание и продолжительность. И самое главное — тональность. Рассказать ли анекдот, поделиться производственными сложностями, поболтать ни о чем, попросить или предложить — ни единого раза интуиция не подвела его. А сейчас он никак не мог настроиться на разговор. Обычно за недолгие секунды, пока Голдобов набирал номер. Приходило решение, причем он знал совершенно точно — решение правильное. А сегодня... С утра он несколько раз поднимал трубку и снова опускал ее. Телефон стоял перед ним, и весь мир, казалось, был готов откликнуться на его голос, на просьбу или приказ, но проходил час за часом, а он все не мог заставить себя набрать знакомый номер.

Секретарша, зная о его настроении, блокировала все звонки, и, несмотря на то, что многие хотели прорваться к Голдобову после месячного его отсутствия, сделать это никому не удалось. А он продолжал оцепенело смотреть в телефонный диск, напоминающий мишень с расположенными по кругу пулевыми пробоинами.

В дверь заглянула секретарша — копна ярко-красных мелко завитых волос, маленькое смуглое личико и явно великоватый зад, обтянутый джинсовой юбкой.