Банда

Теперь же Пафнутьев неожиданно ощутил острую неуютность в душе. Он и Тане позвонил в какой-то смутной надежде обрести прежние покой и уверенность. И, кажется, она его поняла, даже предложила повидаться. И не потому, что так уж испугалась за своего приятеля, она понимала, что Пафнутьев ничего плохого ему не сделает, даже если для этого будут основания. Таня с первых дней из знакомства поняла, что Пафнутьев живет не по статьям закона, а по устаревшим приметам здравого житейского смысла, от которого так настойчиво и безуспешно отучал его прокурор Анцыферов.

«Чаще надо позванивать красивым женщинам, Павел Николаевич, — корил он себя, удаляясь от прокуратуры. — Даже когда для этого вроде бы и нет прямой необходимости. Напоминать надо о себе, чтобы они ни на минуту не забывали — есть, есть на свете Павел Николаевич Пафнутьев, который их любит, к ним стремится, хотя и безуспешно...»

Да, неуютно было Пафнутьеву в этот вечер. Слишком многое было нарушено в его привычных представлениях. По его понятиям, сразу же после убийства нужно было организовать следственную группу из ребят опытных, цепких, шустрых. Он мог бы войти в эту группу в качестве одного из многих, и было бы вполне разумно поручить ему проверить состояние дел в том же Управлении торговли. А тут вдруг нечто несуразное — он да еще два опера-недоумка... Но с другой стороны, Павел Николаевич, тебе дается шанс проявить себя, показать наконец, на что ты способен, тебе предоставляется возможность заглянуть в замочную скважину городской жизни, скрытой от посторонних глаз, ушей и прочих органов дознания...

Остановившись у газетной витрины, Пафнутьев пробежал взглядом по заголовкам, отдавая предпочтение четвертым полосам газет — нет ли чего про неопознанные летающие объекты? Он чувствовал к ним какую-то неодолимую тягу, как и к откровениям экстрасенсов, астрологов — эти ребята тоже тревожили его следовательскую душу своими непредсказуемыми способностями в области сыска. Он видел в них коллег, испытывая некую ревность — слишком легко и просто им открывалось то, чего он должен был добиваться неустанными усилиями, работой долгой, изнурительной. Что же касается политических страстей, экономических бурь, социальных потрясений, то все это не интересовало Пафнутьева — по простоте душевной он уклонялся от всего, во что не мог вмешаться.

Но в этот день его внимание привлекли не столько астрологические прогнозы на год черной обезьяны, сколько прекрасные кожаные туфли, о которых он и сам мечтал не один год. Человек в туфлях стоял по ту сторону газетной витрины, Пафнутьева видеть не мог и потому следователь рассматривал туфли подробно, с явной заинтересованностью. Желтая кожа, мягкая выделка, литые пряжки из красноватой меди — все выдавало нездешнюю добротность. Не поговори час назад с Халандовским о желании одеться пристойно, Пафнутьев, вполне возможно, и не увидел бы этих туфель, а так они стал как бы продолжением разговора.

И было еще одно обстоятельство — Пафнутьев сегодня уже видел эти туфли. Не так уж часто мы встречаем хорошие вещи, чтобы тут же о них забыть, они врезаются в воображение, истязая напоминанием о скромности наших возможностей.

Так вот — Пафнутьев на эти туфли сегодня уже бросал взгляд тоскливый и жаждущий. И сейчас, время от времени поглядывая на переминающиеся по ту сторону витрины туфли, он пытался вспомнить — где?

Утро... Место происшествия... Перекресток, переулок, эксперт Худолей, оперативники, прохожие... Нет, отпадает. Идем дальше... Анцыферов? Отпадает. У него туфли не хуже, но черные, в тон костюму. И потом, Анцыферов строже, он себя блюдет и не наденет на работу столь легкомысленную обувь. Дальше — милиция. Приемная Колова, секретарша Зоя, в приемной посетители... Что-то там промелькнуло... Человек в углу с газетой... Нога за ногу, лица не видно, раскрытый газетный лист... Ждал приема? Но у Колова никого не было и Зоя вполне могла его впустить... А она не обращала на него внимания... Случайных людей в приемной начальника городской милиции не бывает... Но когда я выходил от Колова и приставал к Зое со своими вопросами... Мне ничто не мешало... Если бы в приемной сидел этот человек, я бы не решился спросить о письме... Значит, его уже не было. Куда же он делся? И какого черта дожидался? Ну, ладно, тут я могу ошибиться, поскольку в приемных больших начальников здравость мышления часто уступает место чему-то другому.

Идем дальше, Павел Николаевич... Прокуратура. Ты вернулся в свою родную контору. Общался с Худолеем, вручил ему бутылку водки в слабой надежде, что тот вовремя сделает снимки, и вообще отнесется к обязанностям более или менее пристойно... Как бы там ни было, водку ты вручил, чем осчастливил несчастного на целые сутки... Потом рванулся к Анцыферову, но передумал, по каким-то надобностям выскакивал в коридор... Стоп! Есть!

Пафнутьев с облегчением перевел дух и оглянулся — не слишком ли явно выдает свою радость. — Ну, молодец ты, Павел Николаевич, ну, молоток!