Банда

— Вхожу. Что-то меня насторожило… То ли скрип какой, то ли шорох, не знаю. Включаю в прихожей свет — все спокойно. И тут увидел возле туалета, у самой двери… Вроде как мусор, набросано, беспорядок, коробки валяются. Подумал, может быть, кот… Но у тебя нет кота. Дверь в туалет прикрыта не полностью, коробки не позволяли. Заглядываю в туалет… И тут мне в глаза струя какой-то гадости… Боль дикая… Я закрываю глаза и чувствую, что струя бьет мне в нос, в рот. Рванул в комнату, упал на пол, катаюсь по этому ковру… Сколько это продолжалось — не знаю, не могу сказать.

— А дальше?

— Вдоль стен пополз в ванную. Знаешь, было такое чувство, что если они еще в квартире — пусть добивают.

— Сколько их было?

— Не знаю. В какой-то момент я пробрался к двери и убедился — заперта. Значит, ушли. Чемодан исчез. Когда в глаза плеснули, я стоял с чемоданом. И выронил. Наверно, они и прихватили, уходя.

— Так… Значит, знали, что вы придете? Получается, что попросту поджидали вас?

— Не знаю, Саша… Не знаю.

— Утечку информации допустили, Илья Матвеевич. Нехорошо.

— Заткнись, Саша… Подумай лучше, кому проболтался ты… Ведь они знали, что тебя в эту ночь не будет? Откуда? Только от тебя самого. — Голос Голдобова окреп, в нем появилась привычная властность.

— Неужели знали? — Заварзин неосторожно опустил голову и тут же снова откинулся на спинку кресла. — Неужели знали? — с сомнением проговорил он.

— Вот и подумай, — Голдобов сидел с красными, распухшими глазами, в мокрой майке, со всклокоченными волосами и смотрел на Заварзина зло и ненавидяще. — Из-за тебя я подзалетел, Саша. Еще хорошо кончилось. Могли и чем потяжелее ударить. Так что поприкинь — кто мог знать? И заодно подумай — у кого могли быть ключи от твоей квартиры. Когда я входил сюда — замки сработали четко. Они не были взломаны. Окна заперты изнутри. Думай, Саша, думай. Тебе вообще не мешает почаще думать, а то, я смотрю, ты как-то расслабился.

— Никак полегчало? — усмехнулся Заварзин в потолок.

— Да, мне стало легче. Но не думаю, что тебя ждет такое же облегчение, Саша. Подумай, что они могли искать, что могли найти. Про мой чемоданчик никто не знал, это точно. Только в последний момент я решил забросить его сюда. В последний момент.

— Я знал об этом раньше, — неуверенно проговорил Заварзин.

— Вот это меня и смущает. Там у тебя в холодильнике что-то есть… Похмелись, не страдай.

— Не могу, — жалобно сказал Заварзин. — Похмеляться не могу… Хуже будет.

— Значит, еще не спился. Это хорошо. Глядишь, сгодишься на что-нибудь… Не очень ответственное.

— Ладно, не добивайте, — Заварзин поднялся с кресла. — К вечеру буду в норме.

— До вечера еще много чего случится, — Голдобов снял с дивана рубашку, надел ее, пытаясь приобрести вид если и не бравый, то хотя бы приличный, прошел в ванную.

Оставшись один, Заварзин закурил, подошел к окну. Рядом стояла небольшая табуретка, видимо, для того и предназначенная — он встал на нее, и лицо его оказалось как раз на уровне открытой форточки. Так и курил — вдыхая свежий воздух и выпуская дым на улицу. Услышав, что Голдобов вышел из ванной, он положил окурок на палец и щелчком послал его в верхушки деревьев, которые раскачивались под окном.

Направляясь на кухню, Заварзин невольно задержался у туалета. Увидев два латунных патрона, поднял их, взвесил на ладони, раздумчиво подбросил несколько раз, словно не зная, как с ними поступить — что-то его озадачило. Поколебавшись, опустил желтые цилиндрики в карман пиджака.

Решив позвонить Подгайцеву и уже начав набирать номер телефона, Заварзин остановился, что-то сдерживало его, что-то все время настораживало. С подозрением посмотрев на телефонную трубку, он медленно положил ее на рычаги. Его небольшие глазки, обрамленные короткими жесткими ресницами, еще раз обежали квартиру. На крупном лице Заварзина застыло выражение злости и беспомощности. Взломай ночные гости дверь, все было бы ясно — грабеж. За каждой добротной дверью этой мелюзге вонючей мерещатся видики, магнитофоны, кассеты и прочая дрянь. Если бы остались следы на форточке, на подоконнике, тоже ясно — забрались с крыши. Но ведь здесь, в квартире, шел самый настоящий обыск — вот что более всего смущало Заварзина. Вывернутые ящики, ссыпанные на пол коробки, пакеты говорят только об одном — что-то искали.

Но как они могли попасть сюда, как проникли? С выражением полнейшего недоумения Заварзин еще осмотрел замки — они уже не вызывали в нем ощущения неуязвимости. И, выглянув во двор, он ничего подозрительного не заметил. Никто не следил за ним, никто не поджидал. И «Мерседес» стоял на обычном месте, призывно сияя на солнце. Впервые Заварзин поймал себя на том, что не испытывает при виде этой машины ни радости, ни волнения и не хочется ему сесть за руль на зависть всем прохожим. А ведь еще вчера каждая поездка была для него маленьким праздником…

Все-таки подошел Заварзин к телефону, пересилил себя. Позвонил в приемную Голдобова.

— Привет, — сказал он краснокудрой Жанне. — Какие новости? Илья Матвеевич интересуется.

— Был звонок из прокуратуры.

— Анцышка?