Банда

— Отстраняй. Возьми и отстрани от дела как неоправдавшего.

— Придется так и сделать. Но это завтра. Я отправил ее к тебе только для того, чтобы исключить вмешательство Пафнутьева. Понял? Нет у меня документов, нет заявления, нет заявителя. И Пафнутьев с носом.

— Похоже, ты его опасаешься, Анцышка?

— Подожди… Он не все мне говорит, но, кажется, взял след.

— Не может быть!

— Взял.

— Илья знает?

— Боюсь, что нет.

— Надо сказать.

— А стоит ли?

— Но что-то делать необходимо, — медленно проговорил Колов. — А если поступить просто?

— Слишком часто последнее время мы поступаем просто.

— Разберусь, — сказал Колов и положил трубку.

* * *

Анцыферов заглянул в кабинет следователей и, увидев дремавшего за столом Пафнутьева, подождал, пока тот заметит его. И поманил пальцем. Зайди, дескать. Когда Пафнутьев зашел к прокурору, тот сидел за столом, положив руки на свободную полированную поверхность. Руки отражались, двоились, и казалось, что у него их гораздо больше, чем две. Пафнутьев закрыл дверь, прошел к столу и плотно сел, словно готовясь к длинному и тяжелому разговору.

— Как успехи, Паша?

— Ничего. Потихоньку.

— Так… Я только что разговаривал с Коловым.

— Да? И как он? Здоров? Весел?

— Получил взбучку от Первого. А я взбучку иду получать завтра.

— За что, если не секрет?

— Плохо расследуем дела.

— Какие? — поинтересовался Пафнутьев.

— Перестань, Паша, притворятся кретином. Сам знаешь какие. То самое дело, в котором ты барахтаешься, как щенок в луже! Ты это хотел услышать? Получай. Единственное, что могу завтра сказать на ковре, это об отстранении тебя от дела и передаче расследования другому, более опытному.

— Я отстранен? — тихо спросил Пафнутьев.

— Да. Я вынужден это сделать. Передашь дела Дубовику. У меня все. Можешь идти.

— Круто.

— Пойми, Паша, и ты меня… Мне некуда деваться. Нечего положить на стол. У тебя пропадают документы, фотографии, ты не можешь дать задания операм, которые тебе выделены! Это кошмар какой-то! Иду сегодня на работу, а они сидят на скамейке и щелкают семечки. «Где Пафнутьев?» — спрашиваю. Пожимают плечами. Я прихожу…

— Остановись, — обронил Пафнутьев.

— Что? — не понял Анцыферов.

— Я просил тебя остановиться. Если хочешь, могу попросить заткнуться.

— Послушайте, Пафнутьев!

— Заткнись. И слушай. Убийцу я знаю. Сегодня с ним разговаривал. В своем кабинете.

— И не задержал?!

— Леонард, заткнись и слушай. Хватит кривляться. Убийцу я знаю. Знаю, почему именно мне поручено расследование, за что хочешь отстранить меня от дела. Я много чего знаю, Леонард. Почему ты вытолкал меня, когда здесь была Пахомова. Почему не показал документы, которые она принесла. Почему поспешил отправить ее до того, как я смог задать пару вопросов. На кого работаешь, Леонард?

— Продолжай.

— Продолжу. Не надо меня отстранять от дела. Хотя, возможно, кое-кому ты уже пообещал это сделать. Объясни как-нибудь… Ты сумеешь. Скажи, что сделаешь завтра, послезавтра… Мне нужно еще несколько дней.

Анцыферов подошел к окну, принял красивую и озабоченную позу, постоял, ожидая, пока Пафнутьев посмотрит на него, увидит, как он хорош и как печален у золотистой шторы на фоне зелени, освещенной вечерним солнцем.

— Ты сказал, что знаешь убийцу?

— Знаю.

— Почему отпустил?

— Зачем он мне? Кроме него, есть другие, более значительные фигуры. Тебе их назвать?

— Если ты так ставишь вопрос…

— Хорошо, пусть будет по-твоему. Не назову.

— Ты уверен, что я не хочу их знать?

— Леонард, ты же не сказал — да. Начал словами играться, кружево вязать. Не надо. Тебе придется принять мужественное решение.

— О чем?

— О самом себе.

— Не понимаю!

— Все понимаешь. Не мешай мне, Леонард. Дай хотя бы несколько дней. Лариса назвала Голдобова! Леонард, ты меня слышишь? Лариса назвала Голдобова!

— Что значит назвала! — раздраженно выкрикнул Анцыферов. — Какие у нее могут быть доказательства, если он был в Сочи?

— Понятно. Этим двум мудакам, которых Колов приставил ко мне, я найду работу. Я им столько работы найду, что они языки высунут. Но к главному не допущу. Кто выкрал пленки у Худолея?

— Понятия не имею!

— Значит, ты еще ничего не решил, Леонард… Твое дело. У эксперта прокуратуры пропадают пленки и снимки. Со стола у Колова пропадает заявление, которое сделал Пахомов перед смертью. Оно у меня есть, как и пропавшие снимки, но факт остается — идут пропажи.

— У тебя есть копия письма?

— Почему копия? Оригинал.

— Как же тебе удалось?

— Работаю, Леонард. Заметь, один работаю.

— Что ты хочешь делать? Если не секрет?

— Тебе скажу… Дам шанс…

— Шанс и тебе не помешает.

— Я знаю все, что мне грозит. И уже принял свое решение. Положение обостряется. Я не уверен, что трупы кончились.

— Разве их несколько?

— Не надо, Леонард. Не надо мне пудрить мозги. Их пока два. И дай бог, чтоб на этом кончилось. Когда все завертится… У многих найдется человек, от которого хотелось бы избавиться. От тебя никто не захочет избавиться?

— Что ты хочешь делать? — повторил Анцыферов.

— Допросить Голдобова.

— Он не придет.

— Приползет. И будет скрестись в мою дверь, как нашкодивший пес.

— Не трогай Голдобова. Его нельзя трогать.

— Почему?