Баловни судьбы

Она уже забыла, что он рядом, и с удивлением посмотрела на него, как все эти дни, когда вдруг замечала его присутствие. С таким же удивлением она смотрела на него в то субботнее утро, когда его привели из детского дома, и изумленно сказала: «Боже, это ты? Я совсем забыла, что ты должен сегодня приехать!»

Теперь глаза ее светились отчаянием.

— Помоги мне, Тони!

— Я же сказал, что никуда не уйду, — повторил он, сел и, раскрыв журнал, углубился в описание интимных подробностей жизни известного боксера, а потом — не менее известного актера, в глубине души надеясь, что этот Джон не заявится.

Но он заявился. Звонок прозвучал коротко и требовательно, так что не открыть было нельзя.

— Это он, — сказала мать. — Это его манера звонить. Скажи ему, чтобы он убирался и больше тут не показывался. Ну же!

Она вскочила со стула и, стоя посреди комнаты, нервно кусала ногти, просительно и ободряюще улыбаясь ему. Тогда он вышел на лестничную площадку и захлопнул за собой дверь.

— Черт побери! — сказал Джон. — Здесь теперь что, приют?

— Здесь живет моя мать, — ответил он, и ему показалось, что он уже видел этого человека. В пивных, у бильярдных столов, в бесчисленных фильмах. Типичный альфонс, франтоватый, лениво улыбающийся, с блестящими от бриллиантина волосами. Даже этот пиджак в крупную клетку словно был знаком ему.

Джон вытянул губы и присвистнул.

— Вон как! Бесподобно! А что, мать дома?

Да, он и впрямь был худ и невысок ростом, но было заметно, что он не привык уступать и возражений не потерпит.

— Меня попросили сказать, чтобы ты убирался.

Джон с любопытством взглянул на него и подошел на шаг ближе.

— Ты, наверно, чего-нибудь недопонял. Мы с твоей матерью добрые друзья. Так что вали-ка отсюда, ясно?

Он прислонился к запертой двери, изо всех сил пытаясь сохранить взрослый и невозмутимый вид.

— Она просила передать, что между вами все кончено. У нее теперь другой.

— Ах вот как? — Он прищелкнул языком. — Да что ты говоришь? Ну-ка, подвинься! — Лицо его было совсем близко, в голосе послышалась угроза. — Не то я сам тебя подвину.

Он испугался взгляда Джона и движения, которым тот вытащил из кармана руку. Нет, не справиться ему, и дверь не надо было захлопывать. Человек, которого она звала Джоном, стоял перед ним, широко расставив ноги, — теперь будь что будет, деваться некуда. Но тот, вдруг изменив тактику, изобразил из себя доброго дядю, раздающего детям конфеты. На губах его заиграла улыбка.

— Слышь, сынок, а не сходить ли тебе в кино?

И тогда он ударил. Сперва за улыбку, а потом — за все те билеты в кино, которыми долгие годы от него откупались. Первый удар пришелся Джону в челюсть и ошеломил его, а второй — в солнечное сплетение — заставил согнуться от боли. Но вот уже Джон бросился на Тони. Он бил точно и беспощадно, от каждого удара подросток словно цепенел, и, прежде чем успевал ощутить в теле жгучую резкую боль, кулак Джона снова обрушивался на него.

Он заплакал, слезы текли по щекам и, смешиваясь с теплой кровью, попадали в рот. Он никогда не отличался особой храбростью, а сейчас ему было так больно, что он зарыдал. В конце концов он на миг потерял сознание. Это его и спасло. Он не знал в точности, что же произошло потом: то ли Джон позвонил и втолкнул его в квартиру, то ли мать, стоя за запертой дверью, подсматривала в глазок и вмешалась, когда дело зашло слишком далеко. Очнулся он в комнате, на полу, мать стояла на коленях рядом и гладила руками его разбитое лицо.

Не нужно из-за этого плакать, хотел сказать он, но прикушенный язык и распухшие губы не слушались, и он смог выдавить лишь несколько неразборчивых звуков.

— Тони Малыш, — прошептала она, — прости меня, Тони Малыш, прости за все.

Она возилась с ним, как с малым ребенком. Нет, даже когда он был совсем маленьким, она за ним так не ухаживала. Она помогла ему взобраться на кушетку, умыла его, раздела и укрыла. Потом дала обезболивающую таблетку и влила в рот большую рюмку водки. Дремотный покой медленно разлился по телу, боль притупилась, так что можно было ее терпеть.

Он забылся тяжелым сном, а когда действие таблетки кончилось и сон стал беспокойным, несколько раз просыпался. Сперва его разбудили доносившиеся из кухни голоса и звяканье бутылок и стаканов. Потом — булькающие, надсадные звуки: кого-то сильно рвало. И в последний раз — привычные звуки из спальни. По-детски наивно он подумал, что этого она могла бы и не делать. Хотя бы сегодня ночью.

Он опять заснул и спал до тех пор, пока ему не стало плохо и подступившая к горлу тошнота не заставила его подняться и на нетвердых ослабевших ногах пройти на кухню и выпить стакан воды. Как случалось и прежде, на кухонном столе беспорядок: остатки еды, грязные стаканы, переполненные пепельницы. Следы брызг на стене у мойки и кислая вонь говорили о том, что гость не успел добежать до туалета. Желудок судорожно сжался, он склонился над раковиной, и его стошнило на уже подсохшую блевотину.