Баллады тюрем и заграниц

Все остальное было делом техники. Класс провел сбор средств на «альтернативный памятник». Помирая в восторге от своей предприимчивости, они еще сложили на компьютере издевательский «французский бланк», напечатали на цветном принтере и торжественно вручили скульптору. Резвились и падали.

Бюст подменили ночью накануне открытия. Постамент ночью же свозили к кладбищенскому каменотесу, от глаз подальше, и он выбил требуемую надпись быстрее, чем допил бутылку.

…Делу решили хода не давать.

Пушкина, прикопанного в детской песочнице, не нашли. Вероятно, отрыли бомжи и продали во вторчермет. Но глиняный оригинал был у скульптора еще цел. На следующее же утро компания сына мэра погрузила Дантеса в вишневую «Ниву», принадлежавшую самому мэру, туда же сел скульптор с Пушкиным, и исторических врагов повезли в литейку. Работа оплачивалась за срочность, и бюст в тот же день перелили и водрузили на место. У постамента уже ждал трезвый и напуганный каменотес, сбивший непотребную надпись. Это место он прикрыл одновременно отлитой чугунной табличкой:

Александр Сергеевич

ПУШКИН

Дат жизни не поставили. И так все знают. Пушкин бессмертен.

На том все и закончилось.

И теперь бюст стоит в центре маленькой пыльной площади. И людям, склонным во всем искать символы, видится какая-то трудно формулируемая аллегория во всей этой метаморфозе обликов, явленных из одного и того же материала. Но таких людей, надо заметить, в Козельске почти нет. Не задерживаются они там.

НЕВЫНОСИМАЯ МЕЛОЧЬ БЫТИЯ

ЧТО ПОЧЕМ

Знакомство с ценами начиналось в младших классах, когда родители давали в школу с собой рубль «на завтрак». Никаких завтраков в пятидесятые годы в школах не было. На большой перемене можно было купить в буфете булочку. Булочка стоила шестьдесят копеек. А совсем какая-то простенькая – пятьдесят, а с повидлом – восемьдесят. Еще были пирожные, сухой бисквит с кремовым верхом, но они стоили два двадцать, и столько нормальные родители нормальным детям в школу не давали.

Ну, совсем не во всех школах были буфеты. И к этому буфету еще надо было прорваться, очередь слипалась от тесноты, и лезли кто как мог. И совсем не все получали рубль в школу, что вы. А те, кто получал, так вовсе не каждый день. Баловсто. Есть надо дома. Но иногда, в виде поощрения, в виде законного развлечения, в виде посильных элементов светской жизни, давали рубль.

Сдача с этого рубля считалась законной собственностью. Личными карманными деньгами. О: деньги на карманные расходы. Их можно было складывать в копилку и накопить, скажем, на перочинный ножик. Копилок не было. Но леденцы в круглых плоских жестянках бывали. Эти жестянки и работали копилками. Удобство в том, что такая коробочка легко открывалась в любой момент. Это не был несъемный вклад одноразового снятия, когда копилку надо разбить и радостно считать сокровища. Это был, скорее, микросейф.

В 1961 году прошла хрущевская денежная реформа. Деноминация, один к десяти. Вместо рубля стали давать маленький, четкий бело-зеленоватый гривенник.

Перед этим, мерзавцы, они написали во всех детских газетах и журналах, своих «Пионерских правдах» и «Мурзилках», как в стране не хватает меди, как тяжело мамам-кассиршам давать сдачу, когда нет мелких монеток. А ведь многие несознательные дети копят эти мелкие монетки, так нужные стране. Не копите их, дети, потратьте немедленно. Или обменяйте в магазине на более крупные.

Да, так желтую мелочь одну-две-три-пять копеек оставили старую – по новому курсу! Сосчитали, что собирать, переплавлять и перечеканивать – дороже номинальной стоимости обойдется. Новые тоже чеканили, но курс старых монеток – стал новым! Пять копеек – превратились в пятьдесят! Мои два рубля медью стали как двадцать! Я строил планы крупных приобретений.

Вот давали тебе в воскресенье утром десять копеек на кино – и ты с другом шел протыриваться сквозь толпу к окошечку кассы.

Затем ценовой паритет переползал в табачную область. Курить не хотелось – это был статусный ритуал. Это повышало твое место в социальной иерархии школы. Сигареты «Махорочные», плоские коротышки половинной длины, стоили две копейки пачечка двадцать штук. Такая же точно пачечка, но красная со звездочкой, «Армейские», стоили четыре копейки: эти считались получше, пахли как-то лучше, горло меньше драли. Плоские сигареты нормальной длины – «Памир», десять копеек. «Нищий в горах» называли его: турист с рюкзаком и посохом на фоне горы, грубый коричневый профиль. Мужик нормальный курил «Приму» – тот же формат, что «Памир», но получше: четырнадцать копеек. В Ленинграде та же «Прима» называлась «Аврора» – пачка с крейсером.

Папиросы «Прибой» – «гвоздики» – двенадцать копеек, нормальный рабочий «Север» – четырнадцать, приличный достойный «Беломор» – двадцать две. Двадцать две копейки выкуривать в день – рабочему человеку было дороговато и западло. «Беломор» – это уже смоук-код: приличный мужик со средствами и нормальными запросами.