Баллады тюрем и заграниц (сборник)

Редактор (со вздохом опыта) . Обычно все так говорят – сначала. Ну – взгляните на вещи шире. Учитывая всю работу, которую мы над вами… простите, с вами уже проделали… Молодая еще женщина, очень темпераментная… согласны?

Автор. К сожалению, нет. Это неправда, видите ли.

Редактор. Что же, мне повторять, что есть правда жизни и есть правда литературы? Как говорил Станиславский, «Не верю!»

Автор. Он говорил это, работая следователем НКВД. И от спектаклей, поставленных по этой системе, остался только автомобиль «Чайка» и песня «Пусть дядя Ваня купает тетю Груню».

Редактор. Ваш рост, некоторые мужские особенности, изменения в семье, изменения в ней самой… у женщины стресс, ей необходимо как-то отвлечься, переключиться. На любовнике я настаиваю категорически! Вы должны быть счастливы: в душе она продолжает любить вас и мучится своей неверностью. Ну-у, будьте мужчиной!.. после того, как мы с вами обо всем так договорились. (Снимает трубку) : Секретариат? Мы тут работаем с автором… в одиннадцатый номер… Пусть Збруев завтра до обеда съездит на квартиру, да, к нему, и трахнет жену. Ничего, потом сверстает… это его работа, дизайнер для макета есть! Стой, не клади! Чуть не забыл. На той неделе надо Елина – пометь, это четвертая глава, – сунуть под трамвай. Что значит – насколько? навсегда! Да, вот прямо на месте. Да. Теперь все. Пока.

Автор. Да вы что?! Елин – мой друг. Зачем?

Редактор (сочувствует) . Это уже вызвано техническими требованиями. У нас ведь есть ограничения по объему. Больше двенадцати листов просто не помещается. Здесь мы с вами, к сожалению, совершенно бессильны.

Автор. Я с Елиным в одном дворе рос.

Редактор. Вы давно выросли, не живете в одном дворе, без него будет даже лучше. На самом деле он давно вас тяготит. Скучный человек, неудачник, вечно пытается занять в долг. А так – красивые похороны, можно проявить свои глубокие чувства, произнести впечатляющую речь… И вдова у него молодая будет, ей еще любви хочется, а вы ей всегда нравились. У вас будет чудесная любовница, вам все завидовать будут! Ну что, плохо?

Автор. Я не хочу его убивать! Не надо!..

Редактор. А кто ж вам велел выбирать такую профессию? Вы что же думали: служение литературе – это розы нюхать? Нет, дорогой мой – это через тернии к звездам на груди и погонах. Вспомните Слуцкого: «И стихам пролагая путь прямее к рублю – я им ноги ломаю, я им руки рублю». А уж он понимал.

Автор. После работы с редактором любовница уже лишняя. Тебе нечего ей дать. Зачем мне после редактора любовница?..

Редактор. Любовница – муза писателя. Где я вам возьму другую музу?

Автор (вываливаясь на улицу, перекошенный, с дрожащими губами) . Суки… гады… падлы… чтоб ты сдох!.. (Заходит в винный): Бутылочку водки, пожалуйста! Нет, лучше две.

Редактор (заходя в кабинет завотделом) . Ф-фух!.. Ну, я думаю, теперь это все подчищено, довели до ума. Но иногда вот так фактически переписываешь графоманов, и думаешь: вот печатать все как есть, чтоб все видели этих Шекспиров в полном блеске их таланта. Седьмой час уже!

Завотделом. Сдай оружие и иди домой. Полковнику скажи, что я разрешил взять тебе завтра библиотечный день.

Редактор (вынимает наган из кобуры и финку из ножен, кладет на стол) . Служу русской литературе, товарищ полковой комиссар! (Отдает честь, поворачивается через левое плечо и выходит.)

Завотделом (оставшись один, печально) . Как печальна вечерняя земля. А талантами не скудеет.

Редактор (в темном подъезде руки его примотаны проволокой к стояку отопительной батареи) . Ты что же делаешь!.. тварь неблагодарная, неуч, козел… графоман хренов! За убийство ответишь, психопат, гадина!

Автор (в экстазе и помрачении бьет его кирпичом по голове) . Я т-тебе поредактирую! Я т-тебе покажу академическую грамматику! С-сам пиши, с-сволочь бездарная! (Сопит в соплях и слезах.)

Редактор (в агонии) . Какую песню испортил… дур-рак!

Эпилог

Памятник Красному Редактору высится на Поклонной Горе – месте, незабываемом для тех, кто еще хранит на себе следы былого редактирования. Он поставлен в девяносто третьем году, в ознаменование семидесятипятилетнего юбилея с начала славных и грозных событий, уже стирающихся из сознания новых поколений. Но никто не забыт и ничто не забыто.

Конная статуя простерла копыта над городом, а шинель на плечах всадника развевается как кавалерийская бурка или античный плащ. В руке всадник зажал копье, похожее на ручку, или ручку, напоминающую копье. Остро отточенным пером он поражает корчащуюся под копытами рукопись, похожую на растрепанного дракона. На лице дракона застыла бессмертная бронзовая мука.