Баллада об ушедших на задание. Дот

- А у него котел варит, а? - не растерялся Страшных и улегся на мох, заложив руки за голову. Но глаз не сводил с груди Тимофея - очень ему было интересно, сколько же у сержанта ран. - Как говорится: ум хорошо, а полтора лучше.

- Мы пойдем пешком, - сказал Тимофей.

- Но ведь если остановить одинокий бензовоз или просто грузовик…

- Еще немножко, дядя, и ты согласишься просто найти на обочине одинокую канистру. Но для себя я решил, что если и поеду дальше, так только в «опель-адмирале».

- Вы слышали приказ? - сказал Тимофей.

- Так точно, - сказал Залогин.

- Да ну тебя, Тимоша, в самом деле! - сказал Страшных.

- Красноармеец Страшных, два наряда вне опереди Как только прибудем в часть, напомните мне о них. Ясно?

- Еще бы.

- Почему отвечаете не по форме.

Страшных поднялся.

- Виноват, товарищ младший сержант. Вас понял.

- Ладно. Что ты возишься долго? - сказал Тимофей Залогину. - Знаешь, вроде пар туда проникает. И дышать вроде нечем.

Залогин вынул из-под бинтов кандидатскую карточку, а потом и комсомольский билет. Билет был проткнут штыком почти у сгиба, и задние, еще не заполненные страницы склеила кровь. Герке стало жалко своего билета, но он и виду не подал, обтер грудь Тимофея влажным платком и начал накладывать новую повязку, аккуратную и ловкую, словно сдавал экзамен на санинструктора. Бинт не нравился Залогину, как и вообще весь немецкий индивидуальный пакет. Что-то в нем было не такое. Однако выбирать не приходилось. Я уж наши-то бинты не буду выбрасывать, отстираю, решил он. Не то что это немецкое дерьмо.

Потом они поели. После еды настроение поднялось Тимофей велел наново перемотать портянки. Идти черт те куда, да все по камням, по горам - ноги в первую очередь беречь надо. Для Ромки это было тем более важно - с чужим сапогом шутки плохи. Пришлось на портянку пустить кусок одеяла.

Напоследок они закатили мотоцикл подальше в кусты, закидали хворостом, запомнили ориентиры. Уничтожать такую машину было жалко, да и бесхозяйственно, а что вскоре представится возможность извлечь машину из тайника - не сомневался никто.

10

Потом они встретили Чапу.

Собственно говоря, звали его Ничипор Драбына, он это сразу сказал, но как-то невнятно, словно выполнил формальность, хотя и знал наверное, что и в этот раз все будет как обычно и что бесполезно настаивать, все равно не сейчас, так завтра он станет для своих новых товарищей просто Чапой, как был Чапой всю жизнь, с первых же лет, как был Чапой для каждого встречного, словно это имя у него на лбу от рождения вырезали. Он был Чапа - и этим сказано все. Он был не очень маленьким - вровень с Геркой Залогиным, и уж куда сильнее Герки, здоровьем природа его не обделила, но и силачом его нельзя было назвать. Он был круглолиц и круглоглаз, с носом-бараболей; милое и немножко смешное лицо, довольно приметное; уж, во всяком случае, когда видел его перед собой, не возникало сомнения, что легко узнаешь его среди других. Но впечатление было обманчивым.

Нашел его Ромка Страшных.

Ромка был в дозоре; попросту говоря, шел в полусотне метров впереди товарищей, и хотя в его задачу входило обследование всех мало-мальски подозрительных мест, для чего надо было иметь железные ноги, Залогину пришлось куда тяжелее. Он тащил два автомата с запасными магазинами, за плечами - сумку с едой, но самое главное - помогал идти Тимофею.

Тимофей был совсем плох. Правда, к боли он притерпелся, и его уже не пугало, что раны отвердели и опухли - начинали гнить. Подводила потеря крови. Крови он потерял многовато, отчего тело казалось ватным, смятым, ноги не держали - каждый шаг был чудом; и голову он старался держать прямо, не поворачивать, потому что сразу начинала переворачиваться земля, он дважды падал при этом и разбил бы лицо, если бы тренированное тело само, без участия сознания не совершало бы отработанный на занятиях самбо перекат. Он наваливался на Герку и твердил про себя: ты дойдешь! дойдешь! сможешь! - и напрягал всю волю свою и гордость, чтобы не дать приказ о привале. Я не стану им обузой, твердил он, хотя видел, что и Залогина уже кидает из стороны в сторону, но отпустить Герку он не мог ни на миг - это был бы конец…

И тут вдруг послышался Ромкин предупредительный сигнал. Что-то произошло впереди, он предлагал им остановиться и залечь, и они оба рухнули на землю, прямо где стояли - на солнцепеке, на каменном щебне, хотя буквально в десяти шагах была тень, а под нею разлив мха. Им было не до удобств. Просто лечь… просто лежать, закрыв глаза, и не думать, как сделаешь следующий шаг.

…Возле самого лица топчутся Ромкины сапоги.

- Тим… Тимка, погляди, какое чудо-юдо я привел.

Не открывать глаз… просто лежать… Могут они понять наконец, что он не железный?… Просто лежать…

Тимофей открыл глаза и сел. И увидел перед собой Чапу. Глаза Чапы были красны от недавних слез, лицо раздергано противоречивостью чувств: горе еще оттягивало вниз его щеки, концы губ и глаз, но радость уже давила изнутри, и уже угадывалась ухмылка в пляшущих, срывающихся чертах.

- Почему он плачет? - расцепил губы Тимофей.