Баллада о трубе и облаке

Взгляд Петера Майцена скользнул мимо дома и остановился нё поле цветущей гречихи, спокойной и розовой, как снег, освещенный вечерним солнцем. Он смотрел и смотрел, но так и не уловил того мгновения, когда гречиха и впрямь превратилась в снег и вокруг уже стояла зима.

А посередине заснеженного поля стоял человек — Темникар.

Темникар стоял над осыпью перед Робами. Стоял над крутой белой осыпью, недвижно, как черная статуя, как нечто извечное и вместе с тем рожденное сегодня, как нечто неодушевленное и в то же время до ужаса живое, как может быть живым человек, который знает, что волею судьбы через несколько часов будет мертв. Его резко расчерченное морщинами лицо было серым, как камень, и, как камень, неподвижным. Лишь во впадинах глаз пылали жаркие огоньки: в них отражались Брезы, отражался снежный, сверкающий на солнце купол горы.

Он решительно тряхнул головой и зажмурился, а открыв глаза, снова перевел взгляд с ровных заснеженных покосов в долину, где по тому берегу реки проходила граница света и тени.

— Скоро час! — твердо произнес Темникар. — Хорошо я шел. И теперь, можно сказать, достиг цели. Выйти на тропу — и я на месте.

Он запыхался, по спине струйками стекал пот. Хотел было хлебнуть из баклажки, но раздумал. «Нет! Надо идти, чтоб кроты чертовы меня не обогнали!»

Он повернул влево, думая по осыпи добраться до тропы, которая пересекала скалы и вела к Чаревой пещере. Хватался за камни, за стебли сухой травы, за кусты, за корни. Его жесткие ладони были разбиты и ободраны в кровь, но так затвердели от холода, что боли он не чувствовал. Да и мысли его были слишком далеки от этого. Одна мысль сверлила мозг: как бы Мартин со своими подручными не опередил его. Она подстегивала, как бич. Давно уже не испытывал он такой легкости, такого прилива сил.

«Вы хорошо несете меня, старые кости, хорошо! Вот так бы и дальше, и мы их обставим!» — подбадривал он себя.

Он был уже недалеко от тропы и вдруг замер.

«Нет, с этой стороны нельзя, отсюда Мартин поведет своих кротов. Они увидят мои следы, и все будет напрасно».

Вернувшись обратно по собственному следу, он стал размышлять, откуда лучше подобраться к тропе.

«По скалам! — вдруг озарило его. — По скалам, как, бывало, я взбирался к пещере, когда был пастухом».

Ему и в голову не приходило, что четырнадцатилетний подросток не чета семидесятилетнему старику. Ни на секунду не усомнился он в том, что сможет взобраться. Нашел место, где взбирался когда-то, и начал подъем. И дело пошло. Вскоре он уже достиг первого уступа и присел отдохнуть. Уступ был узким, вроде бы даже стал чуть уже, чем в годы его юности, и в памяти вдруг ожили былые страхи:

«А что, если свалишься?»