Баллада о сломанном носе

— Ну что, Барт, споешь для меня? — спросил Брин Терфель.

— Нет, — прохрипел я и откашлялся.

— Так я и думал. А что у тебя с носом?

— Я боксер.

— Тебе больше хочется петь или заниматься боксом?

— Петь.

— Знаешь, в жизни каждого певца бывают моменты, когда его начинают мучить сомнения. И некоторые сомневаются особенно сильно. Вот, смотри, — Брин Терфель распахнул окно и подозвал меня к себе. С трудом передвигая негнущиеся ноги, я подошел к нему, а он положил руку мне на плечо.

— Видишь этих людей?

Внизу по тротуару шагали люди. Много людей. — Да.

— Смотри.

Он открыл рот. Звук, заливший улицу, напоминал внезапный взрыв. Терфель прекрасно обходился и без микрофона. Прохожие замерли. Огляделись. Подняли головы и заулыбались. Брин Терфель пел, и стена соседнего здания отзывалась эхом. Он надувал щеки и буквой «О» округлял губы. Изо рта у него лились самые прекрасные звуки во вселенной. Примерно спустя минуту он вдруг умолк, и вскоре прохожие сдвинулись с места и заспешили по своим делам. Все они улыбались, словно с ними случилось нечто особенное.

— Я выставил себя дураком, — сказал Брин Терфель.

— Нет-нет! — запротестовал я.

— Но разве человек в своем уме станет петь из гостиничного окна? Теперь все эти люди думают, что я спятил.

— Но они же улыбались, — сказал я.

— Знаешь, Барт, петь, высунувшись из окна, глупо. Но петь — это всегда немножко глупо. И никакой пользы от пения нет. Если мы с тобой хотим петь, то должны слегка спятить. Только тогда у нас получится. Так как, по-твоему, Барт, ты уже достаточно чокнутый?

— Я… я… не знаю.

— Это тест. Если ты можешь открыть окно, высунуться из него и спеть что-нибудь — значит, тебе под силу выйти на сцену.

Я взглянул на окно. Ведь я даже для бабушки не могу толком ничего спеть — так неужели мне придется петь из окна для незнакомых людей? Нет, это совершенно немыслимо. Брин Терфель улыбнулся и погладил меня по голове своей большой рукой.

— Приятно было познакомиться с вами обоими. А сейчас мне нужно готовиться к вечернему концерту. Вы придете?

Я посмотрел на Аду в надежде, что она мне поможет. Надо было срочно придумать хорошее оправдание, но ничего, кроме правды, мне в голову не приходило.

— Э-э… Я про ваше выступление и не знал… — сказал я.

— Значит, так: иди в кассу и скажи кассиру, что тебя зовут Барт. Он оставит два билета на твое имя. Хорошо?

— Ух ты… э-э… — я тщетно пытался выдавить из себя хоть несколько слов.

— Спасибо, мистер Таффель, — поблагодарила Ада, — нам прямо не терпится прийти вас послушать!

— Да, спасибо! Спасибо вам! — выпалил наконец я. Брин Терфель осторожно пожал мне руку, и через минуту мы уже стояли в коридоре, потягивая колу. Ада вцепилась мне в плечо. На ее лице сияла улыбка.

— Он невероятно крутой! — воскликнула она.

— Угу… крутой.

— И мы пойдем в Оперу!

— Пойдем.

Ада так вопила, что мне пришлось оттащить ее подальше от номера Терфеля. Я словно очнулся от волшебного сна. Нечего и говорить, что вскоре я пойму, что на самом деле никакого Брина Терфеля я никогда не встречал и ни на какой концерт не иду. Но как объяснить себе тот факт, что моя рука чуть влажна от пожатия слегка вспотевших рук великого певца?..

В лифте Ада, улыбаясь во весь рот, спросила:

— Ничего не хочешь мне сказать?

— Ты о чем? А, ну да. Спасибо!

— Не за что.

По дороге домой Ада не замолкала ни на миг, и я то и дело выпадал из разговора. Перед глазами у меня стоял Брин Терфель, а в ушах звучал его голос.

Я остановился. Ада сделала еще несколько шагов и обернулась ко мне. В этот момент она рассказывала что-то про школу. Я собрался с силами, набрал в легкие воздуха и закрыл глаза. По моему горлу прокатился звук, вылетел наружу и на какое-то время завис в воздухе, но затем его словно искромсали ножом на мелкие кусочки.

Я открыл глаза. Ада подошла совсем близко и сказала:

— Вряд ли у тебя сразу получилось бы — ты и сам на это не рассчитывал. Но для начала неплохо.

— У меня все получится, — сказал я и зашагал дальше.

— Оптимизм — это хорошо. Оптимисты живут дольше.

— Это не оптимизм. Я просто знаю, что все получится.

Когда прогуливаешь, главное — не возвращаться домой слишком рано. Прежде я не очень часто заходил в кафе. Мама говорит, что подобные заведения устроены для тех, кто любит покрасоваться перед другими. Однако в это кафе, похоже, пришли обычные люди — выпить кофе, почитать газету и поболтать, — а никак не любители выпендрежа.

— У наших сейчас математика, — вспомнила Ада.

— Надо хотя бы уроки сделать, — и я глянул на рюкзак.

Внезапно мой телефон зазвонил, и на экране высветился незнакомый номер.

— Алло?

— Это кто? — из трубки послышался голос с сильным американским акцентом.

— Это… Барт. А вы кто?

— Мое имя есть Джон Джонс. Мне кто-то звонил с вашего номера.

В горле у меня пересохло, и я попытался собраться с мыслями.

— Ну да. Здравствуйте. Я просто звонил узнать, не разыскиваете ли вы сына.

— Что вы иметь в виду?

— Моего отца зовут Джон Джонс.

Мужчина в трубке умолк. Я ждал, что он разъединится, но и этого тоже не происходило.

— Алло? — робко проговорил я.

— Да, я слушаю, — ответил он.