Баламут 2

— Я уже поклялась Силой. И эта клятва дана не в состоянии аффекта: я знаю, что все, сделанное для Яринки и меня, ты бы сделал почти для любого «подопечного», ибо считаешь такое отношение к людям нормальным. Но это только усиливает мое желание жить именно тобой, дабы постепенно ответить добром на добро и, сосредоточившись на этом, вернуться к жизни, которая порадовала бы мою дочку. Да, теоретически я могла бы выбрать не тебя. Ведь у меня есть еще два по-настоящему близких человека — Язва и Оторва. Но дружба Ларисы и твоей матушки какая-то привычная, что ли, поэтому просто поддерживает меня на плаву, а ты как-то умудряешься пробуждать желание жить полноценной жизнью. И еще одно: можешь не напрягаться — мешать жить так, как хочется тебе, я не буду. Равно, как навязывать свое мнение, вынуждать менять планы на будущее, путаться под но-…

— Так, стоп! — рыкнул я, почувствовав через щуп все усиливающийся страх и увидев, что Долгорукую заколотило намного сильнее, чем до этого. А когда она испуганно замолчала и очередной раз прокусила губу, мысленно обозвал себя идиотом и продолжил командовать: — Даш, солнце, настолько серьезные разговоры надо вести в максимально комфортных условиях, так что быстренько домываемся, сушимся, перебираемся в спальню, наглухо затемняем окна, приглушаем верхний свет и ложимся. Согласна?

Помылись минуты за три, если не меньше. Вытерлись еще быстрее, натянули халаты и, не сговариваясь, пошли не к любовному гнездышку Шаховой, а в куда более «спокойную» гостевую. Там я занялся стеклами, а Дарья Ростиславовна хлопнула по выключателям, вырубив все освещение, включившееся при нашем появлении, юркнула под одеяло и затихла. Вернее, продолжила трястись мелкой дрожью.

Я заторопился, забрался под то же самое одеяло, заключил женщину в объятия, активировал щуп, разобрался с тем, что творилось в ее эмоциях, и грустно вздохнул:

— Заново переживаешь казнь?

— Если честно, то не только: я вижу и сгорающего мужа, и Рину. Такой, какой видела в вертолете…

— Сейчас намного хуже, чем тогда?

— В вертолете я сходила с ума от горя и отчаяния. Во дворце упивалась ненавистью… — после недолгой паузы ответила она. — …и-и-и знала, что за моей спиной стоишь ты, мужчина, на которого я могу опереться всегда и везде. А сейчас… сейчас я чувствую, что сгораю вместе с Мстиславом и дочкой, а ты… ты ощущаешься где-то очень далеко… и удаляешься!

— Неправда! — твердо сказал я. — Вот он, я, прямо перед тобой! Поэтому обними покрепче, закрой глаза и прими сердцем то, что услышишь. Итак, я неадекватно среагировал на твою клятву только из-за того, что побаиваюсь обещаний, не оставляющих свободы маневра тем, кто мне по-настоящему дорог. Говоря иными словами, если ты действительно готова променять комфортную жизнь в Большом Мире на неустроенную, но рядом со мной, то я перестану рвать себе душу и…

— Ты рвал себе душу, думая, что я останусь в Великом Новгороде? — ошарашенно выдохнула она, а когда подтвердил, активировала сумеречное зрение и уставилась в глаза: — Честно?

— Клянусь Силой!

Она закрыла глаза, на несколько мгновений ушла в себя и расстроенно выдохнула:

— Странно: я тебе верю, мысленно убеждаю себя в том, что теперь ты меня точно никуда не отпустишь, но дрожь почему-то не стихает. А еще не пропадают огненные сполохи и лица, постоянно висящие перед глазами!

— Да уж, колотит тебя неслабо… — вздохнул я, ласково провел ладонью по ее спине и оторопел, услышав горячечный шепот Дарьи Ростиславовны:

— Рат, возьми меня, как женщину! Теперь я свободна от брачных клятв, значит, могу распоряжаться и своей душой, и своим телом, а Язва на тебя не претендует и поймет, насколько мне сейчас не хватает ласки, нежности и безумного, всепоглощающего счастья…

Я потерял дар речи, а она, почувствовав это, замолчала и потухла. Там, в глубине души. А потом мертвым голосом выдавила две фразы:

— Прости, я требую слишком многого. Этого больше не повторится…

Я знал, что все это не игра, поэтому подался вперед и очень осторожно коснулся губами ее губ:

— Тебе действительно не хватает ласки, нежности и счастья?

Она едва заметно кивнула и шарахнула через щуп такой сумасшедшей надеждой, что я сломался: коснулся шеи, запечатлел на ней самый ласковый поцелуй, на который был способен, и понял, что на правильном пути — Дарья Ростиславовна сначала застыла, как испуганный мышонок, несколько секунд прислушивалась к себе, а затем вспыхнула воистину сумасшедшей радостью и легонечко потянула меня к себе!

Я коснулся ее кожи чуть выше, под самым ушком. Потом поцеловал в уголок губ и обжег такой же лаской ямочку между ключиц. В этот момент дрожь начала менять «тональность», и я добавил второй «раздражитель» — ласково провел рукой по спинке от шеи до крестца. Медленно-медленно, чтобы женщина сочла это прикосновение не домогательством, а лаской.