Бал Додо

В полдень, когда голод дает о себе знать, Стефан вглядывается в море, ориентируясь по ему одному известным загадочным приметам, затем бросает якорь и заявляет, что идет «на рынок»: он надевает свинцовый пояс, баллоны, ласты и погружается в море, а через мгновение вдруг появляется с тремя контрабандными лангустами, которых они потом жарят на странной вулканической скале в форме гриба, возникшей в лагуне неведомо когда, в специально сделанном углублении. Вот оно, счастье.

И Бени непонятно, что же сегодня заставило ее пожертвовать этим счастьем и пропустить встречу во Флик-ан-Флаке. Она об этом просто забыла. Остановившись у первого светофора в Керпипе, она с сожалением думает о парнях, которые в это самое время ждут ее там, на пляже. Она представляет, как раздраженный Вивьян всматривается в ту сторону, откуда она должна прийти, а Стефан стоит по пояс в воде и при помощи швартова держит на поводке лодку, а та при каждой волне вздрагивает от нетерпения. Такое свинство совсем не похоже на Бени, тем более когда речь идет об удовольствии, и раздражение Вивьяна перерастает в беспокойство. Он сидит на песке, курит и взглядом спрашивает Стефана: «Что делать? Ждать ее?» И они ее ждут.

Трижды объехав вокруг рынка, Бени наконец находит место на стоянке рядом с «Присуником». Она ловко ускользает от бомжа-охранника, который делает вид, что приглядывает за машинами, а сам, похоже, является наводчиком воров. Он изображает легавого, регулирует движение и с готовностью помогает загружать провизию в багажник; затем сует в карман чаевые, даже не сказав спасибо, и возвращается в тенек, где, прислонившись спиной к стене, соскребает с себя блох.

Стефан с Вивьяном уже устали ждать, они оттолкнули лодку в волны, завели мотор и направляются в открытое море.

Бени смотрит на часы. То, что они ее больше не ждут, успокаивает ее совесть. Она знает, что через пять минут эти двое будут проверять баллоны, закидывать снасти, стягивать кливер и напрочь забудут о ней.

Внутри «Присуника» Рождество неистово атакует. Большой щит из блестящих гирлянд и разноцветных пластиковых шариков по диагонали пересекает потолок. Треск кассовых аппаратов сливается с перебранками и рождественскими песенками, звуки которых искажены заигранными кассетами и добавляются к гулу толпы, образуя оглушительный шум. Дети визжат, топают ногами, требуя игрушек и сладостей, а матери одергивают их. В перерывах между песнями динамик с ревом объявляет, что из Франции прибыла гусиная печенка для «РАждества». Толпа теснится между рядами, загораживая проходы тележками, и нервные очереди наплывают на кассы. Через ряды лифчиков или зубных щеток идет перекличка: «Хелло, Гледис! Хелло, Жан-Марк! Встретимся дома?»

Бени натыкается на Вирджинию де Люнерец и ее мать, которых сопровождает служанка; она толкает впереди себя тележку, до отказа набитую французскими консервами, замороженными продуктами, бутылками вина и сладостями всех сортов, венчает все это изобилие большое количество туалетной бумаги с ароматом фиалки.

Встреча с Люнерецами, матерью или дочками, всегда толкает Бени на провокацию. Их скудоумие, снобизм и стремление к хорошему тону всегда вызывает у Бени желание быть вульгарной в общении с ними. И на этот раз она пялится на рулоны туалетной бумаги и восклицает:

— Похоже, ваши кишки добросовестно трудятся, поздравляю! А эти консервы, что, для праздника?

Вирджиния хихикает и оглядывается, не слышал ли кто этих слов. Мадам Люнерец терпеть не может Бени, она пожимает плечами и направляется к кассе, делая знак дочери, которую называет Чупита, следовать за собой.

Но Бени вызывала у Чупиты интерес еще со школьных времен, она задерживается.

— Ты едешь сегодня вечером в Вакоа, к моим кузенам Дюранам де Сен-Промт? Там будет потрясающий оркестр и самые продвинутые французы, Вивиана познакомилась с ними в Париже. Ты приглашение получила?

Бени прикинулась глухой:

— Куда?

Тысячу раз она объясняла этой идиотке, что ее кузены Дюраны вовсе не «де» Сен-Промт, как и ее служанка Лоренсия вовсе не «де», а «из» Ривьер-Нуара. Хотя и это сравнение не самое удачное, поскольку девичья фамилия Лоренсии Рен-де-Картаж, а это куда благозвучнее, чем Дюран и Сен-Промт в одной фамилии. По мужу Лоренсия Ранжит, но стоит послушать, как она с гордостью говорит, что она урожденная Рен-де-Картаж, что ее отец, Огюст Рен-де-Картаж, родом из Каз-Нойаля, в конце двадцатых годов сочетался законным браком с девицей Зорой Раджабалли из Маэбура. И если Лоренсия имеет лишь смутное представление, где именно находится этот средиземноморский город (имеется в виду Карфаген), зато, хвастаясь отцовскими предками, она напускает на себя вид царицы Дидоны, ведь аристократизм не исчезает даже в правнучках рабов, они тоже в состоянии отличить тряпки от салфеток.