Бал Додо

Лоренсия подставляла тазы под протечки в крыше, перебирая странные четки, громко молилась под истошный мышиный писк, бабушка тревожным голосом расспрашивала служанок «Где дети?» — а Бени и Вивьян сидели в укрытии за прочными окнами, которым не страшны никакие ураганы, и не отрываясь смотрели, как дождь беспощадно хлещет море. Проливной дождь, сильный и продолжительный, обрушивался с неба дробленым горохом и превращал лужайку в озеро, дул ветер устрашающей силы, видимый глазом ветер, наполненный листвой, сорванными цветами и обломанными ветками, он нагибал почти до земли истерзанные пальмы. На краю лагуны волны с шумом бились о коралловые рифы, и долгий вой бури отзывался пушечными ударами.

Наутро после урагана под небом, снова ставшим невинно-голубым, остров восстанавливает разрушенное, заделывает крыши, воздвигает стены, вырубает сломанные деревья, убирает мертвых птиц. Запертые на долгие часы дома распахивают двери. Из подтопленных домов выносят мебель, ковры, подушки и сушат их на солнце. Обходят дома соседей. Дети в купальных костюмах мастерят небольшие лодки на временных озерах, оставленных дождем. Везде деятельность потревоженного муравейника. Идет бойкая торговля в китайских лавочках. Индианки и креолки, сгибаясь под тяжестью хвороста, тащат ношу, которая и ослам не под силу, и это все несмотря на крестовый поход, развернутый в газете «Вирджини», за освобождение женщин. Стучат молотки, визжат пилы. Распутывают скрученные мотки электрических проводов. Тракторы с трудом поднимают талями упавшие деревья и освобождают улицы. Люди карабкаются по крышам и укладывают на место листы железа, дранку и солому. Несмотря на плачевный вид садов, где цветы и деревья среди обломанных веток выглядят кургузо, несмотря на разбитые дороги, на грязное море и усеянные растительным мусором берега, никто, кроме туристов, не выглядит недовольным. Ураганы, за одну ночь сметающие на острове все, сделали со временем местных жителей фаталистами, здесь некому жаловаться. Через месяц растения снова вырастут, а море снова будет чистым. Ураган прошел. Другие, возможно, будут хуже. Зачем же плакаться? Спокойные годы выпадают редко. Любой старик к концу своей жизни видел ураганы по меньшей мере сто пятьдесят раз. И Бени иногда спрашивает себя, не происходит ли ее спокойствие перед лицом несчастья, ее способность возрождаться и забывать горести, ее неугасимая надежда даже в самом тяжком унынии, — не происходит ли все это от долгой ураганной наследственности.

Что за мысль — укрыться от урагана в самой ветхой из хижин! Как они могли подумать, что их отсутствие в «Гермионе» и в другом доме останется незамеченным? И какой инстинкт потащил мать Вивьяна туда за ними?

Сбросив с себя одежду, они лежали на старом матрасе и ели личи, передавая их изо рта в рот. Любовная игра, которую они придумали, — личи-поцелуи. Способ есть эти фрукты по-птичьи. Тот, кому удастся оставить косточку во рту у другого, выигрывал. Вивьян и Бени смеялись, сладкий сок стекал по их подбородкам, а снаружи поднимался ветер. А потом им стало не до смеха, и личи-поцелуи оборвались совсем коротким поцелуем, когда в окно вдруг просунулась рука и приподняла красную занавеску. Через плечо Вивьяна испуганная Бени увидела, как в маленьком окошке появилось лицо, которое в течение нескольких секунд было искажено сначала непониманием, потом гневом, а потом яростью.

Вивьян лежал спиной к окну и ничего не видел, Бени едва успела шепнуть ему на ухо: «Твоя мать!» — как дверь едва не слетела с петель под нервной рукой Терезы де Карноэ.

Вот это да! Опираясь на дверной косяк, мертвенно-бледная, она зарыдала без слез, истерично, беззвучно, а Вивьян, испуганный вторжением матери, неловко кутал свою наготу в одеяло. На Бени в очередной раз напал приступ неудержимого нервного смеха, такое случалось с ней во время сильных потрясений.

— И это тебя смешит? — заорала наконец мадам де Карноэ. — Вон отсюда, оба! Выходите! Вы посмотрите, свиные отродья, как вы посмеетесь!

И, схватив кокосовую метлу, стоящую у стены, ангелом возмездия, изгоняющим Адама и Еву из рая, она принялась изо всех сил хлестать сына как попало, с горящими глазами, стиснутыми зубами и лиловыми пятнами прожилок на щеках. Но, охаживая метлой Вивьяна, она осыпала оскорблениями Бени, и голос ее срывался от злобы.

— С этой шлюхой, с этой грязной потаскушкой, — задыхалась Тереза, — с такой же шлюшкой, как и ее англичанка-мать!

Бени подскочила, и ее рука молниеносно обрушилась на лицо этой сумасшедшей. Нанесенный удар был силен, нос Терезы залился кровью и испачкал руку Бени, она испугалась того, что натворила.

Едва освободившись от побоев матери, Вивьян отступил в глубь хижины и в спешке натягивал на себя одежду.

Оглушенная ударом, Тереза де Карноэ опустила метлу и тыльной стороной ладони вытерла стекающую кровь. Потом развернулась, и дети видели, как она исчезла на дороге, ведущей вниз, к дому.