Бал Додо

Отъезд в Брест был только первым шагом побега. Море, порт — эти два слова всегда будоражили воображение маленького мастерового из Аргоата, который до этого никогда не выезжал за пределы своих земель. О стихии он знал только из книг или с чужих слов. Сам океан, который вызывал такой страх у его матери, представлялся ему штормящим, опасным и угрожающим, как было описано в его детских книжках. Зато порт, как он думал, был полной противоположностью. Это убежище, покой и красота. Это было место для женщин, тогда как море было для мужчин. Порт представлялся ему таким, как на картине Клода Желле, которая висела у одного из его дядюшек. Там было море, укрощенное дамбами и волнорезами, оно, как озеро, ласково плескалось о мраморные ступени какого-то строения, наподобие римского храма. Рангоуты кораблей вырисовывались на чистом ясном небе, и маленькие фигурки на ближнем плане играючи управляли шлюпками. Счастливое мирное видение в золотом предсумеречном свете. И именно таким из своего Аргоата он и представлял Брест, на краю полуострова Бретань, протянутого к Америке.

И чем оказался этот Брест? Мрачным и беспокойным городом. По его жалким улочкам было рискованно ходить по ночам. Жестокий, опасный город. Он наполнен толпами подозрительных типов всех мастей, съехавшихся сюда со всех концов света. Галдеж в арсенале, брань, скрежет цепей каторжан, скованных по двое, они таскают бревна или гребут парами на больших портовых баркасах. Когда кто-то из них пытается сбежать, раздается сигнальный пушечный выстрел, и люди, вооруженные ружьями и дубинами, пускаются в погоню, желая получить обещанную награду. Лучшими охотниками за гребцами с галер были цыгане, которые рыскали возле каторги, как стервятники возле поля битвы. Они ожидали побегов ради собственной наживы, награды за поимку хватало по меньшей мере на неделю попоек всей семьей. Некоторые из них подстрекали каторжников к побегу, обещая помощь, и указывали им укрытия, откуда их потом и забирали. Каторжники часто попадались в такие ловушки, потому что знали, что цыганам самим часто приходится скрываться и они, как никто, знали тропинки, гроты или руины, где можно отдышаться и отсидеться до ночи. Рисковать стоило. Но как только раздавался сигнальный выстрел, ватага орущих цыган — мужчины, женщины и дети — мчалась на охоту за человеком. Спастись от них удавалось немногим. Франсуа-Мари терпеть не мог эти экспедиции, эту истерику человеческих существ в погоне за другими человеческими существами.

В то время в городе промышляли смутьяны, которых брестские буржуа опасались не меньше, чем бандитов, беглых каторжников и цыган. Учащиеся Флагманской школы, или гардемарины. Исключительное право обучаться в этой школе имели молодые люди, представившие доказательства дворянства в четвертом поколении. Эти распущенные, грубые и высокомерные детки, находясь в самом глупом и бесшабашном возрасте, изобретали развлечения, одно гнуснее другого. Все, кто не носил, как они, красную форму, были объектами издевательств. В качестве боксерских груш выбирались не только городские буржуа, которых дубасили при любой возможности, но и бедные «голубые офицеры», самые способные, сумевшие выслужиться из рядовых. Заносчивость и ревность к молодым морским стражам находила выход в агрессии. Любая случайная встреча перерастала в дуэль или драку. Наглость, какая и пажам не снилась, и их грубые выходки будоражили весь город. Им не сиделось на месте. Они разделялись на группы и с наступлением темноты отправлялись бить стекла, менять местами вывески, замуровывать двери и окна домов, перекрывать вход в театр, осаждать постоялые дворы, стрелять из ружей или забивать дерьмом колокольчики и обмазывать им дверные молотки. Их очень веселило, когда они показывали голые задницы запоздалым прохожим. Или когда они растягивались на перекрестках в цепочку и нападали на девушек, которые имели неосторожность выйти из дома. Каждый из этих ребят в отдельности не был так уж плох и со временем мог бы пополнить ряды доблестных офицеров, но, собираясь в банды, они были страшней, чем дождь из саранчи.

Франсуа-Мари был их ровесником, но бежал от них как от чумы; однако в глубине души у него таилась досада, что он изгой. Ни буржуа, ни гардемарин, ни даже «голубой офицер» — он не принадлежал ни к одной группировке, и ему было одиноко и грустно.

Когда его учеба закончилась, он с радостью покинул Брест. Он отправился работать в Лорьен к мастеру Круаньяру, который, как утверждала молва, строил самые красивые корабли Его Величества.

Еще одна причина вынудила покинуть Брест без сожалений: несчастная любовь, помноженная на уязвленное самолюбие. Бени очень любила эту историю, которую тайно давно прочитала, хотя предназначена она была только для взрослых членов семьи.