Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем

А цыганочки, кажется, уже ничего, кроме музыки, не слышат! Движения у них не столько цыганские, сколько индийские, они их разучили из индийских фильмов, которые готовы по сто раз пересматривать. Им это близко. Казалось бы — прошло полторы тысячи лет, а они сохранили. Вот что значит кровь. Как она бежала — через сто поколений, десятки стран — и не растерялась!

— В Индии здорово, — считает Валера. — Там девушки красивые.

— Дьжя!

— Барэс!

Тут музыка кончилась. А Маре все мало:

— Май! Май![55]

И снова пошло.

Это Черана устроила праздник на пустом месте. Ей нравится, когда люди веселятся. Но сама она выставляться не любит — любит свое получать незаметно, не на виду.

Вот они все.

Мара — руки в боки.

Деловитая Салба.

Безмятежная Маша. Она добродушная, уживчивая и покладистая.

Свекровь ее — Бабуся. А можно Маша. Или Старая Карга. Она плохо слышит, особенно когда ее ругают. Смешная женщина. «Я ведь не пью, а тут налили на праздник коньяка — пятьдесят грамм выпила, не знаю, где рука, где нога, где голова!»

Осанистая Гуля — ей бы играть Екатерину II!

Баба Лиза — лицо у нее все в морщинах, с дряблой кожей, тяжелыми веками, но в глазах ни капли апатичной скуки или старческой дряхлости, словно не попались в паутину лет; глаза — с содержанием.

Греко Прокопьевич, Мустафа-барон, — могучий старик. Цыганский Илья Муромец. Много путешествовал, многое сделал. И все удалось! «Герой всегда остается героем», — повторяет Греко.

Женико — косой, чудаковатый, «врун, болтун и хохотун», но с каким-то защемленным нервом внутри. Может выпить лишнее и тогда говорит и делает лишнее, но это все ему можно простить за его человечность.

Богатей Тима — он крайне смекалист и предприимчив, с буржуйскими замашками.

Красноречивый Ванчо.

Красавчик Капуста.

Тщеславный и громкий, но пустой Чобано — будет говорить, пока не охрипнет.

Сдержанный Боша — хороший муж, прекрасный отец и умный коммерсант.

Червонец — ленивый и недалекий. Наивно-хитрый. Вся его хитрость видна насквозь, словно у ребенка. А ему уже за тридцать.

Вспыльчивый Гутуйо — «библейский пророк».

Артистичный Амбрэл.

Энергичный Жаркой — к любому человеку найдет он подход, расположит к себе. А чем? Да ничем! Никак не сформулируешь.

Интеллигентно-элегантный Пико — тактичный, настойчивый.

Сын его, Кореец, похоже, унаследовал лучшие черты своего отца.

Черана…

Березка — такая смелая и впечатлительная. Она говорит: «Я ругаться не люблю, а все равно ругаюсь». Не держится в ней ни добро, ни зло. Все отдает. Легкий характер. «Наши до конца жизни проклинают, если кто-то их обидел, а я покричу — и вся злость прошла, зачем я кричала? Не могу я сердиться!»

Возможно, образы этих людей мне в чем-то дороже, чем сами люди. Возможно, это вообще мое, мой способ видеть. Воплощение всегда уступает замыслу. В нем слишком много наносного, искаженного, больного и слабого. А образ — чист. Как лик любви. Как сама красота.

Мне пора домой. А то опоздаю на последний автобус.

— Как у вас «до свиданья»?

— У нас нет «до свиданья». Говорят — дьжя дэвлэс, иди с Богом, — отвечает Бабуся.

Женико напутствует:

— Там у нас собака — ты осторожней.

— Кусается?

— А как же!

Лохматый пес вылезает из будки и виляет хвостом.

— Бахтале-зурале!

Зловещие мертвецы

Эту статью я сначала задумывал как комментарий к «Формуле Всего» — роману, который написал в соавторстве с Евгенией Варенковой, однако этнография, изложенная ниже, мне показалась примечательной и самоценной, даже вне связи с «Формулой».

Немного про роман: «Формула Всего» — цыганское фэнтези. Идея родилась из моей обиды за цыганскую нечисть — столько книжек написано про орков и троллей, а мули и Какаранджес остались в стороне! Чем они хуже?! Я решился исправить, так эти герои оказались в книге. Здесь привожу их фольклорные истоки.