Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем

Ни в коем случае! Гого уехал в Ульяновскую область — в командировку! Рабочий день у котляров ненормированный, и на месте сидеть не стоит, если не хочешь остаться на бобах. Ведь сколько ты урвал, столько и твое. Приходится мотаться по всей стране. Гого — посредник. Перепродает электроагрегаты, задвижки для котельных, швеллеры, сантехнику, фанеру, ДСП. В худшее время менял «железо» на мясо, картошку, другие продукты.

Гого — бизнесмен. И в бизнес погрузился. Он уже лет тридцать не бегал с мячом, не касался гитары, а раньше выступал в молодежной сборной Волгограда — по футболу — и играл на танцплощадках. Тогда это было интересно и выгодно, а выгоды не стало — ушел и интерес. Бизнес привлекательней, потому что прибыль, хотя «работа неинтересная» — сами признаются. И в то же время все бизнесмены. Котлярское луженье осталось в прошлом. Из работяг получились коммерсанты.

Это случилось еще при Горбачеве. Перестройка поставила таборную жизнь на новые рельсы, однако перемены в ней были обусловлены причинами, далекими от политических. Цыгане, как правило, аполитичны. Они признают любую власть, если это власть, потому что уважают не конкретные принципы, на которых зиждется ее программа, а силу, которой эта власть обладает. Коммунизм, демократия — цыганам все равно, лишь бы не трогали. А сферу деятельности пришлось поменять, потому что в тот период большинство промпредприятий перешло на оборудование нового типа — из нержавейки, лудить стало нечего, профессия накрылась, и котляры с головой окунулись в бартер.

То, что раньше считалось спекуляцией, в конце 80-х было объявлено легальным бизнесом — зеленый свет! Былые «кастрюльщики» один за другим стали открывать свои кооперативы. Кто-то быстро прогорел, но в целом «доходы росли как на дрожжах. Появились “новые цыгане” — тоже в малиновых пиджаках и на иномарках. Прекратились междоусобицы, ссоры между людьми. Никто никому не завидовал, потому что все зарабатывали — кто меньше, кто больше, уже не имело значения, главное — что деньги в семьях цыган не переводились. И поэтому у всех в душе был праздник и стремление со всеми дружить»[33].

Торговали котляры по старой памяти металлопрокатом, вентилями, трубами и т. д. и т. п. Вековая привычка «лудить-паять» невольно диктовала направление бизнеса. С течением времени ассортимент бартера расширился, но все же котляру гораздо приятнее иметь дело с «железом», чем с мануфактурой.

Есть еще волшебное слово «неликвиды». То есть скажешь «сезам» — и пещера откроется, а скажешь «неликвиды» — и котляр возьмет тебя в свой интерес. Что же это за добро такое? Читаю в Интернете: «Неликвиды — это оборудование, сырье и материалы, полученные предприятиями в 80–90-х и невостребованные на производстве в связи с резким падением его объемов в период реформ».

Раньше котляры об этих неликвидах узнавали, как правило, по цыганской почте, а теперь — все чаще — из газетных объявлений. У кого есть компьютер и Интернет — из Интернета!

— Звоним начальству, — рассказывает Тима. — Неликвиды на базах лежат ненужные, с советского времени. Они сами не знают, что с ними делать, их уже списали, а мы за них платим. Привозим сюда — на машинах, на кранах. Все надо разбирать. Обжигаем, чистим, ремонтируем. Плохие подшипники — меняем подшипники. Масло новое заливаем. В общем, реставрация. Красим. Продаем. Если некому продать — лежит пока у нас, а мы объявление даем в Интернете. Кому надо, приезжают. У нас своя фирма — деньги они по счету переводят.

Характерный пример: Мурша из Иванова купил во Владимире с заводского склада неликвидные задвижки, их он в свою очередь обменял на краску на Ярославском лакокрасочном комбинате, а потом эту краску продал в Костроме! Со всех операций Мурше в карман — прибыль 15–20 процентов от затраченной суммы.

Так и живут — сделка за сделкой; вращают капиталы, истоки которых либо в ломбардах, либо из банков (берут кредиты).

— Но этих неликвидов, — рассуждаю я вслух, — вероятно, остается все меньше и меньше.

— Да! Да!

— Значит, меньше и работы!

— Ну что же делать?! Есть работа пока немножко.

— Почему бы в строительство вам не податься?

— Таджики, азербайджанцы, молдаване всё берут.

— Так это в Москве, а вы же в Иванове!

— И здесь такое! Вот если ты начальник, а мы, цыгане, тебе говорим: «Построим, что нужно, за десять тысяч». А таджики эти придут и скажут: «Мы ту же работу за семь тысяч сделаем!» Кого ты выберешь?

— Почему бы вам не сделать за семь?

— Это нам невыгодно.

Задирают нос. Пока не прижало. Но все к тому, что скоро прижмет. Времена богатства и изобилия для котляров миновали. В таборах происходит социальное расслоение — одни нищают, другие держатся, третьи шикуют. Это мало способствует сплоченности общины. Основной принцип — «Спасайся кто может». Каждый сам по себе. Но это означает — конец общине.

Шесть часов вечера. Червонец вернулся домой с работы. Он ударно вкалывает на пилораме — работа тяжелая, в поте лица, но платят неплохо. Покупного леса мало; пилят ворованный, который привозят сюда с Вологодчины и — реже — с Костромщины[34].