Баязет

– Мы очень благодарны вам, ваше высочество, – сказал Карабанов, – но из Баязета мы не уйдем. Где русский флаг поднят хоть единожды, там он уже не будет спущен до тех пор, пока мы сами не снимем его.

Шах быстро разворошил песок, сравняв все горы и реки, закрыл глаза. Живот его ходил ходуном под синим халатом, пальцы быстро двигались, и наперстки сверкали. Кивнув головой, он очнулся и стал смотреть на портрет мадам Рекамье. Сатиат-ханум, которую он познал недавно, намного лучше. И шаху захотелось ее увидеть. И заглянуть в ее детские глаза. И услышать, как она смеется. И подарить ей что-нибудь.

И шах стал думать о своем…

Офицеры вышли.

Казаков и милицию, как выяснилось, не покормили. Видать, макинский шах поскупился. Им только разрешили нарвать в саду недозрелых, еще зеленых слив.

– Казаки, на-конь! – крикнул урядник, отплюнувшись косточкой сливы.

До границы их сопровождал серхенг – полковник. Рядом с неутомимым Лордом неслась его кобыла, у которой ноги, живот, хвост и грива были выкрашены хной. Желто-красные яблоки пятен делали эту кобылу как бы не настоящей, а вроде игрушечной, как фигурный тульский пряник. Проводив казаков до границы, серхенг круто осадил свою лошадь и махнул теберзином:

– Соул-Су – там! Сеферитан бихатир умид варэм кэ мураджаати шумара бэ селамети зиарет кунэм!.. [7]

Ехали долго. Шли без мундштуков, на трензелях. Отдохнувшие лошади бежали резво. И снова закружили среди скал и ущелий, снова захрустела под копытами острая щебенка.

В одном месте поручик остановился. На солнцепеке лежал обглоданный шакалами скелет рослого человека. Ветер разносил и заметывал песком обрывки одежды. Кто он: русский?.. перс?.. турок?.. А может, тот самый гонец, которого шах посылал к генералу Тер-Гукасову? Этого теперь не узнает никто.

И, сморщившись от кислой сливы, Андрей погнал дальше.

14

Вечерело…

Запах майорана и высохших ковылей был удушлив и горек. Стадо диких коз пронеслось в отдалении.

– Ваше благородие, – сказал Егорыч, – у вас глаза помоложе: не турки ли это?

Андрей схватил бинокль: так и есть – слева, вдоль подножия горного хребта, скакали человек двадцать всадников. Вот они круто развернулись – теперь идут напересечку отряду. На длинных пиках мотаются конские хвосты, ветер относит и треплет коленкоровые юбки.

– Ваше благородие, отличиться дозвольте? – спросил Дениска, скидывая чехол с винтовки.

– Давай отличайся…

Дениска вырвался вперед. Круто осадил коня. Было видно, как он тщательно прицелился, выстрел громыхнул – и один курд полетел с лошади. Остальные рассыпались цепью, каждый вытащил из-за спины раздвижной угол; поставив эти сошки себе на колени, курды положили на них винтовки и… вжиг! – фуражка слетела с головы Карабанова.

– Подними, – сказал он ближнему казаку; тот поднял; Андрей стиснул в ладони рукоять шашки, но курды на бешеном аллюре уже скакали в сторону гор и вскоре совсем исчезли из виду.

Ехали дальше.

Слева – скалы, справа – бурный ручей, вода в котором была цвета крепкого кофе с молоком, а на другом берегу ручья – невысокая крутизна; за нею опять шла ровная, словно выструганная доска, дымчатая долина, и потом снова горы, уже Зангезурские, а за этими горами Баязет.

– Сейчас навалятся скопом, – сказал Егорыч.

Встреча с разъездом противника произошла около половины пятого. Когда появилась первая сотня турецкой конницы и начала медленно спускаться с гор, Карабанов снова раскрыл часы: было без восьми минут пять часов. За первой сотней из соседнего ущелья с гиканьем и воем вылетела вторая сотня. Потом, впереди отряда, лавиной двинулись с гор еще четыре сотни.

– Тихой рысью, – приказал Карабанов и вспомнил Аглаю: наверное, она завоет в голос, как деревенские бабы, когда узнает о его гибели.

Трехжонный бросил в рот сливу, пожевал ее и сделал испуганное лицо:

– Ваше благородие, кажись, косточку проглотил… Со мной ничего не будет?

– Ерунда, – успокоил его поручик, – пороху не выдумаешь и дерева из тебя не вырастет.

Карабанов не сводил глаз с маневров турецкой конницы. Опытным глазом кавалериста он распознавал недочеты и промахи противника. У турок, как видно, не было никакого плана атаки, и теперь они спешно выравнивались, потом заваливали фланги обратно, а порой одна «орта» сминала другую, и тогда в их рядах получалась полная неразбериха.

– А я боюсь, – переживал урядник, щупая живот, – дерево-то из меня не вырастет, а вот ежели, к примеру, кишку порвет… Тогда как?..

И вот момент наступил.

– Сотня, – заорал Андрей исступленно, – с поворота направо… фронтально… арш!

На полном разлете рыси, вздымая каскады брызг, в мутной коричневой пене, лошади бросались в ручей; бурный поток валил их и нес на камни, Карабанов, мокрый и задыхающийся, выбрался на другой берег: за его спиной высился откос, поросший кустами, за откосом лежала равнина.

– Голубчик Евдокимов! – позвал он. – Велите сбатовать лошадей наверху, оставьте с ними коноводов; эриванцев гоните обратно к нам. Атаку будем принимать здесь!

И турки еще только продолжали перестроение, когда весь правый берег ручья уже ощетинился жесткими иглами винтовочных стволов.