Баязет

– Ваше здоровье, господа. – И выпил.

Потом сказал:

– Хорошо все-таки, что отказался я состоять при штабе Лорис-Меликова. Уже, помимо его известного азиатского характера, я знал, что он горе-вояка: сейчас прошел за Каркамес, застрял в камышах, и теперь его идут выручать мингрельские гренадеры.

– А по мне, господа академики, – отозвался Ватнин сердито, – так хоть в дерьме по уши, только бы не в Баязете! Не могу я так без дела тухнуть, коли наши же станишные под Карсом турку рубают. Чую сердцем, что здесь и кончилась моя слава!

Карабанов, слегка охмелев, похлопал сотника по могучему плечу:

– Да обожди, Назар Минаевич, еще не одна пуля свистнет; вон послушай, что армяне-то говорят.

– Плевал я на них! – Сотник встал, стянул через голову китель, волосатым зверюгой вылез из палатки. – Эй, казаки! – гаркнул он. – Дениску сюды, песельников зови… Я гулять желаю!

Пришел Дениска Ожогин, хитро поблескивая глазами. Рубаха на нем была чистая, без пятнышка. Этаким скромником сел у входа в палатку, терпеливо ждал – когда поднесут. Ему поднесли, конечно. Он выпил. Потом песельники сели в кружок, зажали меж пальцев деревянные ложки.

– Дениска! – гаркнул Ватнин. – Про меня пой… А вы, господа, слухайте: он, подлец, песню сердцем ймает…

Грянули ложки. Тряся курдюками, шарахнулись с горушки перепуганные овцы. Дениска сделал себе сапоги гармошкой, прочувствовал себя до конца и завел:

Не с лесов дремучих
Казаки идут:
На руках могучих
Носилочки несут,
Поперек стальные —
Шашки острые.
На эфтих носилочках
Есаул лежит,
В крови плавает.
Его добрый конь
В головах стоит,
Слезно плачется… 

От мелькания ложек у Карабанова рябило в глазах. Потом свистнули казаки и, тряхнув нечесаными бородами, подхватили разом – всем лагерем, всем Зангезуром:

Вставай, брат хозяин,
Ай, с турецкой земли,
Все наши товарищи,
Все домой пошли,
А ты, брат, один
Во турецкой земле лежишь.
Вставай, брат хозяин,
Садись на меня… 

Ватнин схватил Андрея в охапку, целовал в самые губы, как бабу, и слезы текли по его пыльной бороде:

– Милый ты, – кричал он, – не пропадем… Коли турка встренется, руби их в песи, круши в хузары! Все там будут… Дениска, жги!..

Но Дениску как ветром сдуло с горы. Похватав свои ложки и забыв про угощение, утекнули и остальные. Край палатки откинулся – вошел Хвощинский.

– День добрый, господа.

Все вскочили, наспех застегивая мундиры, у Ватнина выползла рубаха из штанов, он так и застыл; Карабанов делал глазами знаки денщику, чтобы запихнул подальше бутылки. Некрасов не растерялся:

– Просим к столу, Никита Семенович.

Хвощинский отставил в сторону палку, с которой в последнее время не расставался, присел к столу и, расстегнув пуговицы мундира, отбросил его в сторону. Потом, морщась от болевших мозолей, снял сапоги и выбросил их совсем из палатки.

– Пусть проветрятся, – деловито пояснил он, – а то жарко… И вы садитесь, господа. Если угостите старика винцом, буду рад.

Ватнин так улыбнулся от радости, что борода у него стала шире ровно в два раза.

– Это мы завсегда, – сказал он, – хошь среди ночи разбуди нас… Кунаев, дай-ка сюды, неча вино под рубаху совать. Это тебе не крест святой, а слеза наша казацкая!..

– Полную? – спросил Некрасов, наполняя мису полковнику, которую татарин наскоро вытер подолом рубахи.

– Лейте полную, – разрешил Хвощинский с грустью, – сегодня грешно не выпить.

Вино разлили. Барана до прихода полковника успели съесть еще только половину.

– Ну, – сказал Хвощинский, – а теперь, господа, могу поздравить вас с новым начальником… Его высочество наместник Кавказа прислал на мой пост полковника Адама Платоновича Пацевича, – прошу, как говорится, любить и жаловать. Мне, видать, не доверяют. В Тифлисе любят реляции о победах, но им докучают мои тревожные донесения. Ну, что ж… Однако если меня не станет среди вас, господа, не забывайте, прошу, что в Баязет вы вступили под моим командованием…

Полковник поднес вино к губам, но рука у него вдруг дрогнула, и одинокая мутная слеза медленно сползла по дряблой старческой щеке… В этот момент Карабанов простил ему Аглаю.

10

Адам Платонович Пацевич, по собственному его признанию, так торопился попасть в Баязет, что по дороге трижды загорались оси колес в его повозке. Под вечер он прибыл в крепость, остановясь на ночлег в караван-сарае, а на следующий день началось:

– Покрасить зарядные ящики…

– Казаков с Зангезура долой!

– Заводи лошадей в каземат!..

– Куда лезете с лошадьми? Здесь госпиталь…

– Ставропольский полк, в конюшни!..

– Перевести госпиталь в мечеть!..

– Вынести вещи из мечети…

– Хоперцам выговор за унылый вид!

– Орудия развернуть на Зангезур!..

– Казакам сдать патроны свыше комплекта!..

– Внести вещи в бывший госпиталь!..

– Ах, теперь там конюшни? Да что вы говорите, хан?

– Перевести конюшни в мечеть…