Баязет

– Как же ты жил-то, Василий Степанович? – полюбопытствовал Дениска Ожогин.

– А как жил? – Хорошо… Россию навестил, только отвык – тихо уж больно. А здесь в любом углу дерутся. Я и повернул обратно. В горы. Ходил больше. Меня помнят. Да и кресты. Где по гарнизонам, где и по вольным. Попрошу чего – дадут. Иной раз и побьют. На свадьбу попал. Подвыпил да и вспоминать стал, как Шамиля замиряли… Я, говорю, сейчас всех вас. И, значит, показываю: коротким – коли! А там Шамилева родня сидела. Меня – в шоры. Ну, да я не в лесу найденный. Схватил что потяжельше. А гостей много. С тыщу! И давай, и давай. Как снопы лежат…

– Ой и врать же ты, дед! – засмеялся Дениска.

Хренов не обиделся:

– Дык кому же запрещено? Хошь ты ври, хошь я буду. Котел-то общий. А там выхватывай что послаще!..

Солдаты, которые помоложе, решили подзадорить старика:

– Ну ладно, дедусь, а жена-то у тебя была?

– Чегой-то?

– Баба, значит.

Старый вояка махнул рукой:

– А хрен ли толку-то с нее, с бабы-то? Маета одна. Ину возьмешь, помусолишь ее, надоест да плюнешь!

– Это все пустяки. А вот расскажите, отец, что-нибудь интересное. Ну, самое интересное в вашей жизни.

Старик поскреб седые, сбитые в паклю вихры.

– А вот такого и не припомню, – сказал. – Про интересное-то, ваше благородие, в книжках читать надо!..

Барабаны снова забили поход.

4

Из одного армянского аула, где их радостно встретили хососы – турецкие армяне и монахи соседнего монастыря, Хвощинский отправил Некрасова на разгром неприятельских магазинов.

– Там же, – поручил он, – в окрестностях живут несколько греков, которые служат в армии султана искусными хлебопеками. Разгоните их, пожалуйста, а тандыры пекарен разрушьте. Не вздумайте стрелять, когда увидите вооруженного человека. Он может оказаться мирным туземцем, едущим в гости. Остерегайтесь курдов. Вы отличите их по тюрбанам, сумеете узнать по мужественным взглядам и твердой походке, полной достоинства…

Задание было не столь сложным – отряд Некрасова умчался по вьючной тропе налегке, с гиканьем и присвистом. Они успели сжечь около десяти тысяч четвертей проса, ячменя и кукурузы, уничтожили склад английских галет и одеял, но на обратном пути нарвались на крупный разъезд султанского низама, одетый с иголочки во все новенькое и поддержанный гаубицей французского производства.

Заметив неточность стрельбы противника, штабс-капитан навязал низаму перестрелку, и схватка затянулась: прорваться обратно к отряду становилось трудным делом.

– Кончаются патроны! – закричали хоперцы.

– Но остались штыки, – ответил Некрасов, и в рукопашной сшибке солдаты вырвались из засады…

Соединившись с отрядом, штабс-капитан с особенным уважением отозвался о турецких артиллеристах, которые были изрублены на стволе орудия, но фанатично держались до последнего. Однако рукопашная, на которую решился Некрасов, вызвала удивление у многих офицеров.

– Как прикажете понимать вас? – спросил Штоквиц. – Не вы ли тут частенько ломились в открытые двери, чтобы доказать нам устарелость штыкового удара?

– А я, – ответит Юрий Тимофеевич, – никогда и не собирался консервировать штыки по музеям! Но рукопашная – это крайность, на которую ходят ва-банк.

В схватке с низамом Некрасов потерял два пальца левой руки, отрубленных кинжалом до сустава первой фаланги. Исмаил-хан, узнав об этом, обрадовался:

– Так ему и надо! Видать, много грешил этими пальцами – вот их у него и оторвало!

– Передайте его сиятельству, – отпарировал Некрасов, – что в таком случае ему оторвет сразу голову!..

Баязет был уже недалек. Эшелон втянулся на широкую равнину. Кое-где пестрела зелень болот, высокие камыши волновались под ветром, на пологих угорьях блестели серебристые солончаки. За час до заката все это стало утопать в синем бархатном полумраке; только на юге еще чернели зубцы далеких скал, в расщелинах которых укрывался таинственный Баязет.

Усталым лошадям подвесили торбы. Впереди лежал еще крутой спуск в долину, и первая пушка, обрушивая из-под колес камни и песчаные осыпи, медленно поползла с горы. В упряжках лафетов падали от усилий кони; в темноте, словно тяжелые утюги, летала сырая казацкая матерщина; люди хватались за спицы колес, впрягали себя в лямки, спасая орудия от бешеного разгона под уклон обрыва.

– Осторожней, ребятки, – покрикивал майор Потресов, – не сверни прицелы, за спицы держи…

Наконец спуск закончили, и войска расположились к ночлегу. Каша начинала бурлить в котлах, а солдаты, попадав на землю и обняв винтовку, уже спали как мертвецы, без сновидений и бреда. В своей упряжи чутко дремали кони, только бродили во тьме сторожевые пикеты да в сторону Баязета смотрели заряженные гранатами ракетные станки…

Карабанов тоже спал, намотав на руку поводья своего Лорда, когда его разбудил Тяпаев: поручика звал к себе полковник. Хвощинский сидел возле костра, прихлебывая чай, а рядом с ним, в рваном своем бешмете, лежал Хаджи-Джамал-бек; полковник кивнул лазутчику, и черкес, надвинув папаху, уполз куда-то в темноту, чтобы не мешать разговору офицеров.