Читаем Баязет полностью

— Так вот, Тутаев, берись за дело: надо мундир почистить, сапоги и пуговицы — тоже, чехол на фуражке сменить… Быстро! ..

6

Комендант гарнизона квартировал в низенькой сакле, которая, подобно гнезду ласточки, лепилась к выступу скалы. Пригнувшись в низких дверях, Карабанов после яркого дневного света ничего не мог разглядеть в полумраке и с грохотом налетел на что-то звонкое и круглое, как будто похожее на самовар.

— Не ушиблись? — услышал он над собой голос Хвощинского, который, вдруг откуда-то появившись, очень просто взял его за локоть и повел за собою, дружески приговаривая: — Вот чертова азиатчина! И перед женой стыдно, да что поделаешь? Все дома забиты войсками…

Они очутились в небольшой комнатенке, служившей, очевидно, полковнику рабочим кабинетом. Среди бумаг на столе высилось несколько пустых бутылок из-под кваса, на тарелке лежал сухой карась, обгрызенный со спины; выводок гусей, кормившихся в углу, поднял при появлении поручика отчаянный гам и шум. Но первое, что успел заметить Карабанов, — это портрет Аглаи на стене, висевший на косо вбитом гвоздике.

— Честь имею представиться, — суховато рапортнул поручик и, словно саблей, отсалютовал полковнику пакетом за четырьмя сургучными печатями.

Хвощинский выгнал гусей за двери, предложил:

— Да вы садитесь, поручик. Каково доехали?

— В коляске вашей супруги, — дерзко ответил Андрей, понимая, что сейчас говорит за него последняя чашка рома…

Печати хрустнули под пальцами Хвощинского. Полковник надел очки. Со стариковской аккуратностью расправил перед собой бумаги.

Бегло глянув на офицера, он углубился в чтение. Карабанов, продолжая стоять навытяжку, почти с ненавистью разглядывал его желтоватую лысину с косыми зачесами у венозных висков и большие хрящеватые уши, покрытые светлым пухом.

«Боже мой, — с ужасом подумал Андрей, — и этот паук, наверное, уже сегодня будет ласкать ее своими липкими лапами… Но почему он, а не я? .. Читай, читай, старая обезьяна…»

— О! — вдруг удивился полковник, пригладив лысину. — У вас образование скорее придворное, нежели военное. Я сомневаюсь, чтобы Пажеский корпус его величества мог выпустить из своих стен хорошего солдата. А посему (полковник встал, Карабанов щелкнул каблуками) смею надеяться, господин поручик, вы приложите все старания, чтобы использовать наши условия для своей полевой подготовки.

Хвощинский снова сел, переставил бутылки.

— Скажите мне, старику, — спросил он, — что заставило вас надеть казачий мундир? Вы же ведь не князь Петр Кропоткин, который прямо из пажей отправился в сибирский гарнизон! ..

Сдерживая раздражение, глухо клокотавшее в нем, Карабанов кивнул на свои бумаги:

— Объяснять считаю излишним. Там, очевидно, все изложено…

И вдруг бумаги отлетели в сторону, очки полковника вскочили к морщинам лба, и на Карабанова уставились серые острые глазки:

— Вы… Да знаете ли вы, что здесь написано? «Поступок, недостойный звания офицера…» Объясните, что это значит? Карточный долг, связь с распутницей, кража или шантаж?

— Нет. — Карабанов невольно похолодел от таких предположений. — Просто я отказался драться на дуэли. Вернее, — быстро поправился он, — я не отказался встать к барьеру, но предупредил противника, что сам в него стрелять я не буду…

— Так. И — дальше?

— Тогда меня обвинили в трусости, и вы сами понимаете, что с репутацией труса оставаться в гвардии я уже не мог…

— И это все?

— Да. Пожалуй, все…

— Тогда скажите, и не сердитесь на меня, — неожиданно мягко спросил полковник, — вы, может быть, действительно… струсили?

— Нет! — гордо вскинулся Карабанов. — Но у меня, полковник, как и у вас, очевидно, имеются свои моральные принципы, которых я и придерживаюсь. Убивать человека просто так, даже если он и негодяй, все равно есть гнусное преступление и должно подлежать всеобщему осуждению, а не восхвалению! ..

— А какова же была причина дуэли? — снова спросил Хвощинский. — Впрочем, если здесь замешана женщина, вы можете не отвечать мне.

— На этот раз, — кисло ухмыльнулся Карабанов, — здесь обошлось без женщин. Просто я дал пощечину офицеру моего полка, человеку титулованной фамилии.

— Он вас очень оскорбил?

— Нет. Совсем нет.

— Так что же тогда?

— Он ударил солдата, который был георгиевским кавалером.

А солдатам, господин полковник, как вам известно, кресты дают за пролитую кровь, а не за умение подслужиться! ..

— Ну что ж. Я благодарен вам за объяснение. — Хвощинский черео стол протянул ему руку, и Карабанов был вынужден пожать ее. — Мне весьма отрадно знать, что мой офицер мыслит именно так. И мне кажется, случись подобное с вами в моем полку, мои офипсры никогда бы не осудили вас за это…

«Мой полк… мои офицеры» — эти слова старик произносил с какой-то гордостью.

Тут с улицы послышался мягкий топот копыт, звяканье стремян, шумные вздохи лошадей.

Хвощинский распахнул окно.

— Вот! — радостно воскликнул он. — Как раз кстати: это казаки из вашей сотни. Они ходили в горные аулы. Пойдемте, заодно посмотрите и людей…

Офицеры вышли. Перед саклей спешились несколько всадников.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза