Читаем Баязет полностью

— Дениска! .. Дениска… sauvez-nous la vie! ., — молил Карабанов о помощи, отбивая удары, и уже не ощущал того, что кричит по-французски.

И тут горячка схлынула. Он понял, что один. И тот, конопатый, гвозди пропил и будет жить. И завтра кобылу свою пропьет. И не умрет. А он вот его избил, и сотня отвернулась, и никто не придет на помощь.

И это уже конец, это уже — смерть…

«Люди, люди, почему вы меня забыли? .. Люди, хорошо ли вам без меня? .. Люди, я хочу быть с вами… Люди, покажите мне дорогу к себе… Люди, сжальтесь надо мною! ..»

И тот, конопатый Егорыч, что пропил ящик гвоздей для подковки, — он пришел, проломился, а за ним другие, и, разбросав шашками ятаганы, они избавили его от верной и лютой смерти! ..

Турецкая орда до поры была остановлена. Чего это стоило уманцам и хоперцам, знают только сухие ветры, что по ночам сползают с гор в голубые долины; помнят пустынные орлы, клевавшие светлые русские очи, да еще долго-долго, до гробовой доски, не забудут их матери с Дону, Кубани да Терека…

Пехота уже подходила к переправе. Хвощинский правильно рассчитал казацкую ярость — ее хватило с избытком, чтобы прикрыть отступление солдат. Оторвавшись от курдов, всадники на рысях возвращались обратно; колонны скорым шагом стягивались у реки.

Здесь готовилось перестроение.

Уже стоя по пояс в воде, Хвощинский грозными окриками наводил порядок:

— Эриванцы, отойти правее… В колонну! .. Оружие на плечо! ..

Подтяните раненых! .. Раненых вперед! .. Кто там лезет скопом? ..

Евдокимов, следите за строем!

И юнкер Евдокимов поначалу не мог понять — зачем это нужно полковнику. Но если бы он лучше знал историю русских войн, то он бы, наверное, вспомнил, что говорил Кутузов-Смоленский: «Каре — против мусульман! — завещал полководец потомкам. — Но при перевесе врага каре должно соединяться в колонны…

И солдаты Баязета выходили на другой берег, словно умытые живою водой: стройными колоннами, рота к роте. Хвощинский пропускал мимо себя солдат, покрикивал:

— Веселей, ребятки! .. Не замочи сумки… Береги патроны…

Оглядись каждый… Не так уж и весело… Но не так уж и страшно! ..

И вдруг упал, всплеснул руками. По воде быстро расплывалось красное пятно, тонкой струей убегая по течению. Полковника подхватили, вытянули на берег. Санитары раздвинули перед ним носилки, запахнули его войлочною кошмой.

— Я, кажется, ранен… да? — спросил Хвощинский и, выдавив первый стон через желтые зубы, он цепко скрючил руки на животе.

7

Когда казаки присоединились к колонне, Хвощинский уже лежал на носилках; зажимая ладонью рану в самом низу живота, он плыл над головами людей и командовал:

— Выше! .. Выше, черт возьми, поднимите меня… Не бойтесь!

Я должен все видеть! ..

Карабанов и Ватнин, устало покачиваясь в седлах, подъехали к нему, молча остановились.

— Я всегда знал, — произнес полковник, пересиливая страшную боль,

— да, знал и верил, что на вас можно положиться. А вы, Карабанов, ранены?

Андрей шевельнул тяжело повисшей рукой, с концов пальцев стекали по голенищу сапога темные капли крови.

— Что прикажете далее? — спросил поручик, глядя прямо перед собой.

— Моя сотня сделает все!

Боль повалила Хвощинского на носилки, острые колени его вздернулись кверху. Он, уже одним взглядом, подозвал к себе сотников поближе, сказал прерывисто:

— Следите за флангами… Бунчук Кази-Магомы опять ползет в горы, я вижу его отсюда… На перевале, господа, пади захватить отроги. Иначе нам в Баязет не пройти… Берегите, господа, фланги! ..

Фланги… обязательно — фланги…

Он замолк, и Карабанов тревожно переглянулся с Ватниным; но, помедлив немного, Хвощинский снова стал подниматься на локте.

— Где Пацевич? .. Позовите полковника…

Адам Платонович, семеня рядом с носильщиками, поправил под Хвощинским скомканную, всю в крови и пыли, войлочную кошму.

— Да, я вас слушаю…

— Господин полковник, — распорядился Хвощинский, — правом власти, принятой мною от вас, приказываю… взять коноводов, собрать раненых и, сразу от перевала, пробиваться на Баязет. Я остаюсь с отрядом до конца… Передайте Штоквицу, чтобы срочно выслал подкрепление! .. Хорошо бы не милицию, а Крымский батальон…

Отряд уже поднимался в горы. Сражение, так трагически развернувшееся в долине, постепенно переходило на высоты. Жара стояла нестерпимая, и от каменных скал, раскаленных солнцем, несло удушливым зноем. У ставропольцев, бежавших под носилками с полковником, перехватывало дух в сухом горле, дыхание опаляло грудь, силы их таяли…

— Держи, братцы! — крикнул один из них, падая от усталости; кто-то подхватил носилки, но тут же был убит пулей; Хвощинского стали окружать солдаты, чтобы в любой момент подоспеть на помощь; всего было убито под ним двадцать два человека (это не выдумка автора, а точная цифра)…

Хвощинский, видя эти неизбежные жертвы ради него, сказал с носилок:

— Вам, ребята, спасибо. Как вы меня, старика, бережете, так и вас когда-нибудь беречь будут… А сейчас — выше! Выше поднимайте меня! — просил полковник. — Я должен все ви…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза