Баязет

— Да, и горшки! Дамский патриотизм, который столь моден сейчас там… — Сивицкий ткнул пальцем куда-то вверх, — здесь этот патриотизм не нужен.

— Я ведь с чистым сердцем… — начала было Аглая.

— Именно так, — сурово продолжал Сивицкий. — Если вы с чистым сердцем решили прийти на помощь русским солдатам, то вы не убоитесь крови, дерьма и грязи.

— Но почему вы так грубо со мной разговариваете? Я запрещаю вам… Слышите? — И она прихлопнула каблучком своей нарядной туфельки.

— Китаевский! — позвал Сивицкий своего ординатора. — Будьте добры, дружок, дайте этой ура-патриотке десять капель валерианы.

И заодно покажите ей, за какое место берется горшок, когда его выносят.

Раненый фельдфебель-квартирмейстер, красивый парень лет тридцати, под которым стоял этот злополучный горшок, начал со стоном сползать на пол.

— Я сам, барышня… Я сам вынесу…

Но Аглая уже подхватила посудину и, едва не плача, сказала:

— Ладно. Буду, буду все делать… Вы хоть объясните, куда нести вот эту… как ее? — вазу…

На исходе дня в Баязете забили тревогу: в город со стороны Ванской дороги ворвался взвод милиции и табун лошадей карабановской сотни. Казацкие кони, тяжело храпя, сразу же спустились к ручью. Взмыленные бока их устало вздувались, седла сбились на сторону, у некоторых съехали под самые животы, стремена волочились по земле…

— Что случилось?

Аглая вместе со всеми выбежала из крепости. Эриванцы на все вопросы хмуро отмалчивались. Но было ясно и так, что они бежали с поля боя. Солдаты плевали на них, крыли страшной руганью, кого-то стащили с лошади, над гвалтом висла отъявленная брань — русская, татарская и грузинская.

Стоял невообразимый шум, в котором Аглая разобрала лишь чьи-то мельком брошенные слова:

— Вон стоит конь Карабанова, теперь Пацевич возьмет его себе.

Она подошла к коню. Лорд косил выпуклым глазом, гладкая шкура его нервно вздрагивала. Аглая дотронулась до седла. Вот здесь он сидел. Живой, хороший. Не такой, как все. Любимый!

Что-то говорил. Может, смеялся…

Она расстегнула переметную суму. Пачка патронов. Четыре недозрелые сливы. Фляга с водой. Краюха хлеба. И на хлебе — он был надкусан — следы зубов.

— Ах-х! — сказала Аглая и вяло опустилась на землю.

— Поднимите ее, — хмуро велел Хвощинский. — Это солнечный удар. Скоро пройдет…

И, не оборачиваясь, ушел в крепость. Клюгенау поверил, что это солнечный удар, и побежал к воде — надо как можно скорее намочить платок! ..

Солдатики меня любят и рады, когда я велю им кричать «ура». Что же касается К., то он личность ничтожная, прежние связи с Петерб. потерял и уже неопасен. X. скулит и пляшет под мою дудку; жена его, говорят, путается с кем-то в гарнизоне, но с кем — я не знаю. Готовимся отметить день тезоименитства его высочества наместника; скажите — можно ли поднимать тост чихирем, ибо весь запас шампанского в Баязете (62 бутылки) недавно выпил тот же поручик Карабанов; сейчас он ушел в рекогносцировку — ищет случая вернуть потерянную карьеру…

Из письма полковника Лацевича

АРАРАТСКОЕ ПЕКЛО

1

Пацевич лежал на кровати паши. Ножки у кровати были из чистого хрусталя. Исхак-паша, очевидно, больше всего в жизни боялся грозы. Перед полковником стоял кувшин для ритуальных омовений перед намазом. А в кувшине что? Винишко, конечно.

Хорошо полковнику. Даже очень хорошо. Ведь он не кто-нибудь, а полковник. И его должны слушаться. И уважать. Кровать удобная, молнией тоже никак не убьет; вина отхлебнешь, а потом можешь читать изречения из Корана. Вон их сколько намалевано по стенкам!

Но полковник арабского не знал.

— Хи-хи-хи, — тоненько смеялся Адам Платонович, подпискивая от удовольствия, — хи-хи-хи… Ой, не могу, хи-хи-хи! ..

Это он вдруг заметил, что на потолке арабские письмена переплетаются в забавный порнографический узел. Исхак-паша, видать, был не дурак. Заповеди Корана вроде и не нарушены, а в то же время забавно, очень…

— Ой, господи, хи-хи-хи, — смеялся полковник, и его живот трясся под одеялом мелкой рассыпчатой дробью.

Тут двери открылись, и вошел человек, которого Пацевич никогда и не видел. Рваный казачий мундир, худое, заросшее щетиной лицо, а из разбитых сапог торчат черные, в запекшейся крови, распухшие пальцы.

— Карабанов? — воскликнул полковник. — Это вы?

— Я.

— Но, милый, откуда? .. Что с вами?

— Я закончил рекогносцировку, полковник.

Пацевич всплеснул руками:

— Закончили? Голубчик вы мой…

— Да, закончил, полковник. Турки действительно собирают силы в окрестностях Вана. Численность могу определить лишь приблизительно.