Багратион. Бог рати он

Говорили: Наполеон Бонапарт тяжело переживал, что нанес обиду своей невесте. И чтобы устроить ее жизнь, познакомил ее со своим сослуживцем — генералом Бернадотом.

Если бы не искренние чувства, которые возникли между Жаном и Дезире, Бернадот мог бы и оскорбиться: он ни с кем не хотел делить ни славу, ни любовь! Но как он мог заглушить людские толки по поводу собственной женитьбы и якобы возникшему на этой почве соперничеству?

Вот почему теперь, коснувшись в разговоре с новым главнокомандующим Итальянской кампании, военный министр нашел необходимым подчеркнуть, что на самом деле разделяло и разделяет его с Бонапартом.

— Личное мужество и верность отечеству — вот что ныне ставит каждого из нас, истинных сынов Франции, в ряды ее самых первых героев! — Военный министр снова заключил в объятия главнокомандующего. — Верю: Франция скоро узнает о вас, Жубер!

— Не сомневайтесь, мой генерал, я не обману ваших надежд и вашего доверия. Только неделю назад я обручился с любимым и нежным существом. И я сегодня же скажу моей будущей жене, в чем готов поклясться и вам, гражданин министр: вы будете встречать меня героем или я останусь на поле боя бездыханным.

Глава одиннадцатая

Неудача при Бассиньяне не выходила у Суворова из головы. Обида жгла, как когда-то под Очаковом. Тогда конфуз приключился из-за упрямства и, скажем, растерянности светлейшего, ныне — из-за незрелости и самонадеянности сына Павла.

«Хорош государь, — распалял себя Суворов, бегая из угла в угол в просторной комнате какого-то особняка на Большой Миланской дороге. — Посылал меня в Вену — чуть ли не рыдал на моем плече: «Воюй, Александр Васильич, как умеешь, не по моим — по своим правилам». А вот прислал своего сынка, чтобы сковать мне руки и ноги да еще по его младенческому недомыслию ввергнуть меня в беду и позор! Нет, спустить ему раз и другой — он и на голову сядет».

— Андрей! — позвал Горчакова. — Пиши приказ по армии о бассиньянском конфузе. Потерь не уменьшай. Я сам Господу намедни доложил: одна тысяча и две сотни безвинно сложивших головы. И чтобы в рескрипте причина сего конфуза ясно и недвусмысленно была обозначена: запальчивость и неопытность юности. И вывод: молодо-зелено, и не в свое дело прошу не вмешиваться! Закончишь — я тотчас подпишу.

Не заметил, как в дверях оказался Багратион.

— Ну, убедился, князь Петр, чем обернулась игра в солдатики? На его, на его мальчишеской совести сей грех! Потому Андрейке я так и велю: невзирая на лица…

Багратион пожал плечами:

— А стоит ли так, ваше сиятельство, да еще в приказе по всей армии? Кто командовал корпусом, в коем случился конфуз? Генерал Розенберг. С него, стало быть, у главнокомандующего и его императорского величества и спрос. А полковника графа Романова — такого ни в формулярах каких, ни в приказах по армии не сыскать. Так кого послушался корпусной командир? Да к тому же имел ли он право допустить начальствовать хотя бы над ротой вольноопределяющегося со стороны? Я, ваше сиятельство, не токмо сими словами Андрея Григорьевича обличаю — уважение мое к нему безмерно, как и сочувствие тоже. С вашего позволения, я лишь о том, что давеча вам осмелился говорить: к делу великого князя следует прикомандировать. Тогда в ответе и впрямь станет он сам, а никто иной.

Суворов подбежал к Багратиону и, глянув ему в лицо, залился скрипучим смешком:

— Знал, что ты не столько умен, как хитер. А теперь в твоих глазах сущих бесенят углядел. Обошел, обошел ты меня, старика, ловкостью мысли. В самом деле, каков, а! Это же как, — может, ему, императорскому сынку, армию мою препоручить? С него, шалопая, станется. Небось всю дорогу, что ехал к нам, о сей фортуне мечтал втайне.

— Зачем армию, ваше сиятельство? — возразил Петр Иванович, а глаза еще продолжали лукаво искриться. — Чтобы армию передать, на то государев рескрипт потребен. Дело же, о коем я осмелился вам намекнуть, всецело в вашей собственной власти. К примеру, поручить великому князю значиться шефом моего авангардного отряда. Я — командир оного, он — как бы инспектор надо мною, что ему уже, кстати, по его прошлой должности ведомо. А вместе мы — в связке. Я стану поручать ему лишь то, в чем не усмотрю урона, а только одну подмогу. Меня же он вряд ли с толку собьет. Почудилось мне: мы с ним уже как бы пришлись по духу друг другу…

Знать, сразу после Бассиньяны Александр Васильевич не сдержался и, видно, после моления сурово отчитал виновника конфуза.

Окружающие слышали лишь, как главнокомандующий коршуном налетел на адъютантов великого князя:

— Велю сковать всех вас цепью и так, в кандалах, отправлю в Петербург, к нашему всемогущему императору Павлу Петровичу за то, что плохо блюли обязанности и не уберегли сына государя от возможной погибели в сражении. Не я, не я — вы все будете перед Богом и нашим великосердным императором первыми ответчиками за священную жизнь государева сына!