Бабы строем не воюют

«Чего же ей надо-то? Наверное, знает про последний рубеж борьбы за жизнь, но именно ЗНАЕТ, а не чувствует! Пытается умом понять, а здесь не ум нужен, не знания, а… У меня подглядеть хочет? Но ведь не выйдет же ничего – не поймет, не объяснишь ей! Нет таких слов».

Настена приехала в крепость после полудня, а может, и раньше. Арина ее приезда не заметила – как сидела всю ночь возле Андрея, так продолжала сидеть, только утром Ульяна на краткое время подменила ее да заставила немного поесть. Настена даже и не вошла, а как-то возникла в горнице. Не спросила с порога: «Как он?» – а просто очень внимательно посмотрела на Арину и что-то для себя поняла.

Потом началось понятное и уже чуть ли не привычное: осматривала Андрея – в сущности, так же, как Юлька, задавала вопросы – почти такие же, как Юлька, да и выражение лица казалось таким же. Понятно, что это не Настена на дочку походила, а дочка ей подражала. Зато потом началось таинство.

Лекарка присела на край постели… И ведь было на что сесть, но почему-то стало ясно: именно так и нужно – на край постели больного. Взяла Андрея за руку… Арина знала, что лекари так ощущают биение сердца, но как-то уж слишком долго это у Настены вышло, и лицо у нее стало такое…

Совершенно непонятно, откуда к Арине пришло понимание: вот оно, то самое – женское! И лекарские знания не мешают Настене так, как Юльке, не заменяют этого… Даже не знаешь, как и назвать, а помогают. Вот отличие ремесла от искусства, до которого Юлька еще не доросла! А потом открылось, чего не хватает дочке по сравнению с матерью: Настена познала материнство – единство своей сущности с сущностью иного человека, переплела это с лекарским знанием и обрела способность… К чему?

Велика Макошь! Умеет собирать крохи и обращать их в нечто большое! Частица любви Лады, частица непримиримости Перуна, частица ярости Ярилы, частица плодоносности Велеса… Поди узнай, сколько всего разного собрано в удаче Макоши. Как бы и не благость Христа с милосердием Царицы Небесной соединены со всем иным в том коше!

А еще стало понятно, что слаб, тонок поток жизненной силы, идущий от Настены к Андрею – лекарка в Ратном другими ранеными занималась, ночь, считай, не спала… И так захотелось влить свою струю в этот поток, чтобы Андрею больше досталось, и даже помнилось, что сможет, получится у нее. Как пощечиной отдался обрыв жизненного потока от Настены к Андрею, и лекарка досадливо дернула щекой, словно прикрикнула в сердцах: «Не лезь, недоучка! Нечего твоей Ладе здесь…»

Взвыть было в пору, а тут еще и полные отчаяния глаза Юльки – опять не поняла, опять не сумела!

– Ну? – не оборачиваясь, как-то строго и даже сердито спросила Настена.

– Хуже не стало! – торопливо отозвалась Юлька.

– И что?

– Добрый знак. Еще бы хоть пару дней так…

– Дальше!

– Кровь взбодрить, спину и грудь растереть согревающим, тепло к ступням… – голос Юльки становился все увереннее и увереннее. – Питье, чтобы горло размягчало… и чтоб откашливался легче.

– Повязку сними, после растирания снова сошьешь края, – все таким же строгим голосом принялась наставлять Настена, – но пока растираете, ребра держи… нет, лучше я сама. Иглу, нитку суровую…

– Есть, все с собой!

– Хорошо, тогда взялись…

Арина помогала, чем могла, делала, что указывали, а сердце заходилось от жалости к Андрею. Еле удержала вскрик, когда из-под давящей повязки показались грудь и бок, сплошь черно-синие.

Потом слушала и запоминала наставления по уходу за Андреем, опять сидела и вслушивалась в его дыхание… и вдруг поняла: к жалости к Андрею примешалась жалость к Юльке.

«Да что ж Настена с родной дочкой так? Наставники с отроками и то не всегда… а тут дочка! И ведь не замечает же никто… Только Михайла!