Бабы строем не воюют

«Не отдам! Никому не отдам! И притронуться к нему не позволю… Мой он! Выхожу…»

Припала щекой к его щеке и чуть не обожглась о нее.

– Да почему же на носилках везли? Неужто телеги не нашлось?!

– На носилках-то способней, на телеге хуже по тутошним ухабам трястись. А так мы по уму все сделали, жерди связали, чтоб, значит, ровно лежал. Ребра-то у него поломаны… – обозник говорил еще что-то, но Арина уже не слушала, а судорожно пыталась сообразить, что ей сейчас в первую очередь предстоит сделать. В голову, как назло, сперва всякие пустяки лезли, а потом вспомнились слова Ульяны про долг, место и бабий десяток. Неужели и тут отказаться придется?! Пересилила себя, оторвалась от любимого и с мольбой подняла глаза на боярыню.

– Анна… понимаю, что подвожу тебя, но Христом-богом прошу – отпусти! Я же с ним сейчас быть должна. Подниму, тогда и вернусь в крепость, коли позволишь… И заодно, пока ты здесь, не откажи – вели дежурным моего деда Семена переправить на тот берег, я его сейчас за Настеной пошлю…

Та только руками замахала:

– Да ты что?! И не думай! Раз привезли раненым, значит, твое место теперь рядом с ним, а мы тут и сами пока управимся.

Анна коротко вздохнула и добавила с непонятной горечью:

– Этого нашего бабьего права – выхаживать – у тебя никто не отнимет… А за Настеной я лучше не твоего деда пошлю, а отрока, верхами. Телега и в Ратном найдется. А пока пусть хоть Юлька его посмотрит.

Аринка перевела дух, снова обернулась к Андрею, заговорила с ним. По лицу текли слезы, она их вытирала, сама не замечая, и улыбалась, изо всех сил улыбалась: ей почему-то казалось очень важным, чтобы любимый, открыв глаза, увидел не слезы, а ее улыбку. Битый и тертый жизнью обозник даже перекрестился, буркнув, что в первый раз видит, как беспамятного улыбкой встречают, потом подхватил под уздцы переднюю лошадь и, не обращаясь ни к кому конкретно, вопросил:

– Куда править-то?

Анна ушла отдавать распоряжения, Арина возчика и не слышала, но всезнающий и вездесущий дед Семен уже тянул его в сторону посада, показывая дорогу к новой, еще не до конца обустроенной усадьбе. Арина шла рядом с носилками и продолжала говорить, не замечая никого и ничего вокруг.

– Андрей, ты меня слышишь? Доехал ты… все хорошо, я с тобой… Ты держись, держись за мою руку, миленький, сейчас Юлька тебя посмотрит, перевяжет…

Веки дрогнули, приоткрылись глаза, больные, темные. Вроде на голос ее отзывается, но взгляд мутный, видно, жар голову туманит. Застудили его там, что ли? Ночи-то уже холодные и сырые, а раненому, обессиленному много ли надо? Погладила по щеке, поправила укрывавшую его рогожу.

«Гляди-ка, цел оберег бабкин, что я ему при прощании на шею надела. Не оборвался шнурок, не потерялся…»

Будто на ухо кто-то шепнул (может, бабка?): «Что мог оберег, то сделал, а теперь все в твоих руках». Кивнула, словно отвечая этим словам и соглашаясь с ними, вздохнула, опять улыбнулась сквозь слезы:

– Ничего, Андрей, теперь мой черед за тебя воевать. А я уж не отступлюсь, будь уверен!

Вот когда пригодилось Арине все то, чему она научилась в лазарете вместе с девками! Об одном жалела – мало времени занимались, не успела всего постичь. Но и за те уроки сейчас готова была Юльке в пояс поклониться и про себя пообещала непременно поставить свечку за здравие молодой лекарки, как только до церкви доберется. Хоть и жрица Макоши, но ведь крещеная…

* * *

Юлька, и правда, за обучение взялась рьяно, по молодости иной раз и с перехлестом, и никакой поблажки не давала ни девицам, ни отрокам – тем досталось не меньше, а как бы и не поболее. Все их возражения она пресекала одним неубиваемым доводом:

– О вас же, дурни, забочусь! Сами еще спасибо скажете, когда девки вас, раненых, выхаживать начнут!

Обретающихся под лекарским присмотром и без того больных отроков чаша сия, к их невыразимому облегчению, миновала. После того, как Анна Павловна увидела и оценила страдания первых трех невольных жертв девичьей учебы, раз за разом падавших вместе с носилками на входе в лазарет, она в тот же день переговорила с наставниками, и к Юльке для исполнения роли тяжелораненых стали направлять парней, отбывающих наказание в крепостной темнице. Тем более что трех больных, уже испытавших на себе все прелести обучения, вскоре перевели в новенький лазарет, оборудованный во второй казарме. И пусть наверху работы еще продолжались, в просторном помещении внизу, имеющем отдельный выход, уже вполне можно было принимать и выхаживать страждущих. Ну, и для лекарки с помощниками места хватало. Там же разместили и прибывших из-за болота.

Но заниматься с девками Юлька не перестала: все прекрасно понимали, что это только начало. Да и в жизни у всех разное может случиться, лекарка не всегда под боком окажется.