Бабы строем не воюют

– Ну, и приглядишь, чтобы Настена учебу эту совсем уж в Макошину науку не превратила. Твой урок и твой крест, боярыня, так все устроить, чтобы эти знания христианству не перечили… Или чтобы христианство этим знаниям дорогу не перекрыло – уж не знаю, что важнее. Хоть наизнанку вывернись, а сумей.

Филимон ушел, девчонки с Юлькой еще не вернулись из леса, и думать о том, что они там сейчас делают, не хотелось совершенно. И без того тошно. Нашла себе советника – кучу всего на голову вывалил, вперемешку. Разобраться бы теперь. Для начала хотя бы отделить обычные мужские… как бы помягче сказать… ну, пусть будут убеждения (а что, мужи ведь и впрямь незыблемо убеждены в своей правоте) от мудрых советов. Все-таки не ошиблась с выбором советника, слава богу, что есть такой под рукой. Ну, и от совсем уж ошеломляющих открытий тоже.

Арина молчала: то ли о чем-то задумалась, то ли просто ждала, что боярыня первой заговорит.

«Досталось ей сегодня: чуть что – вранье, и все тут!»

– Даже и не знаю, чем он меня сегодня больше поразил… – Анна откинулась на спинку стула и вертела в руках железное стило, рассеянно глядя перед собой. – После прошлого раза я невесть каких откровений от него ждала. Думала, редкостного понимания муж, все мои вопросы единым махом разрешит… А тут на тебе! Разрешить-то разрешил… но столько еще подкинул, не знаю, разгребем ли…

– Да уж… И прав он во многом, но… – Арина упрямо закусила губу, – он-то нам сколь всего наговорил, а нас и слушать не пожелал! Чуть наши слова с тем, что он для себя решил, не совпадают, так сразу рот затыкает или враньем обзывает… И как тут ответишь, не нагрубив ему в ответ?

«Да-а, милая, отвыкла ты от мужей, пока за родителями жила… Отец-то, видать, оберегал овдовевшую дочку… да и не говорят отцы о таких вещах, это только нам так повезло, с Филимоном».

– Ну, откуда он знает, что вранье? – запоздало обиделась Арина. – Он ведь даже и не дослушал меня, и не понял, что я хотела сказать.

– Это как раз дело обычное, Филимон слушать хотя бы пытался… Правда, слышал только то, что готов услышать. На свой лад твои слова истолковывал. Только ведь никто другой и не подумал бы с бабами что-то обсуждать, ну, кроме каких-то забот по хозяйству. Нас с тобой он счел такой беседы достойными, а это уважение, и немалое.

– Ну да… Но все равно, он же не только умудрен, но и баб, по всему видать, понимает и жалеет, не считает нас, как иные, совсем безмозглыми и бесчувственными, а поди ж! Неужто и все они так?

– Нет, Арина, не так. Гора-аздо хуже. Потому-то я и молчала, сколько могла, что никакой пользы от возражений не видела.

Арина несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь. К ней постепенно возвращалась ее обычная рассудительность.

– Но и польза от этого разговора есть. После того, что Филимон сказал, мне и про Фому многое понятно стало. Раньше я над таким и не задумывалась – ну, есть оно и есть… как дождик там или мороз зимой… А теперь поняла: они же все уверены, что раз бабы не рвутся на ратные подвиги или в дальние походы, так нам и не надобно ничего в жизни, кроме как им прислуживать. И само это нам уже награда.

– Твой Фома хотя бы любил тебя, а многие бабы и этого не видят. Толкутся целыми днями по хозяйству, на огородах да в поле убиваются, а муж и слова ласкового не скажет. Ну, и сам в ответ не услышит, само собой… Так что если даже и есть у них поначалу любовь, то привычка и обыденность ее быстро убивают. Да какая там любовь, о чем я! – махнула рукой Анна. – Выжить бы самим да детей вырастить.

Сейчас, задним числом, Анне приходили на ум возражения, которые можно было бы высказать умудренному жизнью старому наставнику. Как ни сокрушался он о том, что обыденность лишает баб крыльев, но ведь ни словом не помянул, что зачастую именно мужья те крылья и подрезают, незаметно так, по перышку выщипывают, лишая тем и свою жизнь ответной радости. Не только мужам нужна и важна сторонняя оценка их делам – женщинам она тоже необходима, как бы и не побольше. Только мужи на друзей-приятелей, соратников или соперников поглядывают, к их словам прислушиваются, а женам еще и мужская оценка важна.

Но самыми неприятными для Анны стали слова Филимона про бабьи войны. Как-то так получилось у него, что все, ну совершенно все бабы готовы друг другу горло рвать за любого, даже самого завалящего мужичонку.